Карта Хаоса
Шрифт:
Ната осторожно отняла ладонь от носа. Против ожидания крови на ладони не наблюдалось – только две небольшие капли. Дверь, которую захлопнул барон мрака, еще дрожала.
– По-моему, Арей тоскует без Мефа, – сказала она.
– Подчеркиваю! С чего ты решила? – деятельно уточнил Чимоданов.
Он сидел на полу и озабоченно ощупывал отшибленное бедро. Будь удар нанесен боевым клинком, он уже истек бы кровью. Чимоданов давно усвоил, что любая рана в ноги зачастую опаснее раны в корпус. Слишком много там проходит крупных кровеносных сосудов.
– Ему некого
– Может, всё-таки тренирует?
– Сплошными спаррингами? Один на один, один против двоих, мы все против него?
– А ты какие тренировки хотела?
– Спокойное что-нибудь, с теорией, с записями в тетрадь, – мечтательно сказала Вихрова. – Как называется тот удар, как называется этот… Тесты всякие. Ну там какое спортивное оружие имеет вес до 770 г, клинок длиной до 90 см треугольного сечения и круглую гарду диаметром не более 13,5 см?
– Телескопическая дубинка? – лениво предположил Чимоданов, которому лень было опознавать шпагу.
В любом случае Вихрова куда чаще пользовалась рапирой, утверждая, что от шпаги у нее руки отвисают и становятся длинными, как у обезьяны. И это при том, что разница в весе между рапирой и шпагой всего в двести граммов.
– Разве можно бить девушку по лицу? – продолжала бунтовать Вихрова.
– Он тебя не бил по лицу. Только показал дыру в защите. Показал же, да? – привычно засомневался Мошкин.
В голосе у него ощущалось довольство. Сегодня он дважды достал Арея шестом в схватке один против троих. В первый раз, когда тот слегка подвис, атакуя Чимоданова, а во второй случайно, когда, лихорадочно отступая, наносил шестом предупреждающие сближение тычки.
– Ну да… Тебе хорошо говорить! Знай только держи дистанцию и долби! Это тебе любой дурак скажет, что из двух детсадовцев больнее дерется тот, у кого лопатка длиннее, – пробурчал Чимоданов.
Хотя он и часто поддевал Мошкина, на самом деле же относился к нему дружески. Во всяком случае, настолько, насколько вообще был способен на это чувство. Во многом происходило это потому, что они были абсолютно разные, а умения их и таланты не пересекались.
Единственный универсальный принцип мужской дружбы – дружба, в которой каждый признает главенство другого в чем-то. Один – главный по всему, что имеет руль и тормоза, другой – признанный спортсмен, третий – эрудит, знающий, как звали тещу императора Нерона, четвертый, допустим, дальше других плюет вишневыми косточками.
– А что у него за портрет в кабинете появился? Раньше вроде не было, – неожиданно спросил Чимоданов.
– У Арея? Какой портрет?
– Телка в старинном платье, довольно не уродливая, и рядом девчонка. Девчонка к ней жмется, типа ща нас замочат! – а та ее по башке гладит, – сказал Петруччо.
У него было странное свойство: всякий раз, как он бывал чем-то тронут, он становился нарочито грубым. Защитным цинизмом заглушал всякое ненормированное движение сердца.
– Это дочь и жена Арея, – насмешливо глядя на него, сказала Ната.
Она знала все и всегда,
– Которых убил Яраат?
– У него других и не было, – подтвердила Вихрова. – Как ты там сказал? Телка в старинном платье? Ща нас замочат?
Чимоданов прикусил язык и пугливо осмотрелся. Если бы в этот момент со стены сорвалась одна из двух висевших алебард и надвое развалила бы ему голову, он бы счел это вполне закономерным.
Он был не то чтобы осёл. Просто слишком долго маскировался, а когда хотел врубить заднюю передачу, оказалось, что шкура уже приросла. Так и остался вроде умник, но с клочьями ослиной шерсти.
Петруччо мало склонен был копаться в себе. Служба мраку его вполне удовлетворяла. Лишь изредка возникало ощущение, точно он сел не в свой автобус, а когда опомнился, отъехал так далеко, что возвращаться не имело смысла.
Покинув фехтовальный зал, появившийся в подвале резиденции на Большой Дмитровке несколько месяцев назад не без участия пятого измерения, служащие мрака поднялись наверх. Улита прохаживалась по пустой приемной с унылым видом. Заметив их, она подошла к столу и энергично хлопнула печатью по первой из подвернувшихся бумажонок.
– Тоскливенько! Суицидненько! Прямо не апрель, а ноябрь какой-то недоношенный. Кто-нибудь, кроме меня, еще собирается вкалывать или других трудоголиков на складе не нашлось? – поинтересовалась она.
Секретарша русского отдела мрака тренировалась в последнее время нечасто – раза три в неделю. Не то чтобы внаглую отлынивала, но находила постоянные убедительные отговорки. То ей надо было принимать отчеты, то, используя арендованный асфальтовый каток, учить комиссионеров деловой порядочности, то ехать с Мамаем на другой конец Москвы за кожей для пергаментов.
Арей на уловки не покупался.
– Когда у кого-то находится слишком много уважительных причин, это подозрительно. Истинно занятый человек всегда свободен. Хочешь быть смертницей – будь ей, – говорил он.
Улите было всё равно. Она и без того ощущала себя смертницей. В глазах у нее стояла зимняя тоска, а на сердце была осенняя слякоть. Было ли это как-то связано с Эссиорхом, или ее тяготило двойственное и выпивающее душу положение ведьмы, никто не допытывался. Главное, что чувства юмора она не потеряла. Только им и спасалась.
Чимоданов сел за стол и попытался по-хомячьи зарыться в бумажки, однако желания работать у себя не обнаружил. Настроение было нелопатное. Он зевнул до щелчка челюстей и поинтересовался у Улиты, что нового в главной конторе. О чем сплетничают джинны, принимающие под роспись инкассаторские брезентовые сумки с эйдосами?
Улита лениво присела на край стола Петруччо.
– В Канцелярии Тартара все на ушах. Один из мелких крысенышей счел себя обиженным. За очередное тысячелетие службы ему вместо пятидесяти нормальных премиальных эйдосов выдали пятьдесят гнилых! Крысёныш обозлился и решил отомстить. Он выкрал у Лигула нечто важное, к которому имел должностной доступ, и попытался скрыться в человеческом мире.