Карта императрицы
Шрифт:
— Тетушка, — мягким тоном заговорил доктор, — видел я этот портрет собственными глазами. Ошеломляющего воздействия он не производит. Даже Брунгильда Николаевна — уж на что девушка чувствительная! — и то сохранила выдержку, даже не побледнела.
— Брунгильда Николаевна владеет своими нервами, потому что правильно питается, — предположила тетушка. — И ты, Климушка, тоже. Мы не едим баранину, от которой люди чувствуют себя несчастными. — И, встретив недоумевающий взгляд племянника, Полина Тихоновна гордо пояснила: — Я прочла результаты новейших английских исследований о влиянии пищи на темперамент. От свинины только меланхолия, а от рыбы
Клим Кириллович посмотрел на надкушенный пирожок с мясной начинкой и подумал, что теперь надолго обречен есть одну говядину. Он постарался придать голосу суровость:
— Тетушка, но англичане наверняка имеют в виду злоупотребление тем или иным продуктом. — И, покосившись на нахмурившуюся Полину Тихоновну, грустно добавил: — Теперь, когда я слышу о баранине, я сразу же вспоминаю баранью кость, которой убили вышивальщицу. Никогда бы мне не пришло в голову, что кость можно использовать как орудие убийства.
— Ты, Климушка, психически нормальный человек, а убийца, возможно, болен. — Брови пожилой дамы расправились, глаза заблестели. — Если убийца художник, он мог свихнуться от написанных им портретов.
— Не знаю, не знаю, — задумчиво ответил племянник, — художник мне показался полным сил и вменяемым. А вот мистер Стрейсноу был бледен и двигался как-то неуверенно. Я сначала решил, что у него чахотка, — но нет, кашля не заметил, румянца чахоточного тоже… Может быть, недостаточное кровообращение?…
Через полчаса после окончания обеда Клим Кириллович предстал перед Полиной Тихоновной облаченный в черный фрак с шелковыми лацканами, из-под которого выглядывал белый пикейный жилет. Она помогла племяннику приладить золотые запонки на манжеты белоснежной накрахмаленной рубашки, поправила белую бабочку. Климушка смотрелся очень импозантно. Она проводила своего красавца в прихожую, и когда племянник покидал квартиру, со вздохом перекрестила его спину.
До Аничкова дворца доктор Коровкин добрался быстро.
Вальяжный слуга в ливрее с блестящими галунами проводил его в залитый электрическим светом, сверкающий белизной мрамора и золоченой бронзой, зал. В дальней его части на специальной подставке стоял знакомый доктору портрет императора Петра Великого, писаный Романом Закряжным. Нарядные дамы в светлых платьях, мужчины в военных и гражданских мундирах, духовные лица в пышных облачениях разбились на живописные группки.
Доктор сделал несколько нерешительных шагов по блестящему скользкому паркету. Он чувствовал себя неуверенно, а потому с облегчением вздохнул, когда от одной из групп отделилась знакомая ему внушительная фигура действительного тайного советника Шебеко, облаченного в парадный, шитый золотом мундир. По шаркающей походке Ермолая Егоровича доктор догадался, что его пациента снова беспокоит боль в суставах.
— Рад вас видеть, Клим Кириллович, — расцвел улыбкой господин Шебеко. — Спасибо, что приняли приглашение.
— Я не ожидал, что на освящение соберется столь представительное общество. — К доктору Коровкину возвращалось ровное расположение духа. — А чем вызвана такая спешка? Не лучше ли было дождаться возвращения Вдовствующей Императрицы из Дании?
— Мария Федоровна обеспокоена пожаром в Воспитательном доме, да и на благотворительные поступления из Дамского кружка в опекаемый Вдовствующей Императрицей приют теперь рассчитывать не придется. Вот
Ермолай Егорович взял доктора под руку и неспешным шагом повел его к своей супруге Прасковье Семеновне, беседовавшей с красавицами-фрейлинами Голенищевыми-Кутузовыми.
Внимание Клима Кирилловича привлекла, однако, необыкновенно изящная, тоненькая девушка, внимательно слушающая почтительно наклонившегося к ней статного молодого человека в эффектном темно-зеленом мундире чиновника Ведомства Марии Федоровны. Девушка, словно почувствовав его взгляд, очаровательно повела головкой, и, к своему удивлению, Клим Кириллович узрел точеный профиль Брунгильды Николаевны Муромцевой. Узнал он и ее собеседника — Дмитрия Андреевича Формозова. Рядом с ними, спиной к доктору, стояла Мура.
Откуда-то сзади и сбоку появилась Екатерина Борисовна, она улыбнулась дедушке, доктору, протянула Климу Кирилловичу свою маленькую ручку — и, когда тот склонился над ней, торопливо прошептала, оглядываясь на отвернувшегося деда:
— Как только начнется служба, идите в маленькую дверь справа.
И, еще раз одарив сияющей улыбкой Клима Кирилловича, она упорхнула в другой конец зала.
Слушая вполслуха Прасковью Семеновну, доктор размышлял о том, стоит ли ему подходить к Брунгильде и Муре? Может быть, им достаточно общества господина Формозова? Почему девушки не сказали ему, что приглашены сюда?
Пока доктор раздумывал, в зале произошло легко перемещение, и сверкающие парчовыми нарядами священнослужители приготовились творить свое действо. По воздуху поплыл сладкий дух ладана и горящих свеч, раздались слова молитвы.
Приглашенные гости смолкли и потянулись за священнослужителями. Прасковья Семеновна истово закрестилась и, оставив доктора, присоединилась к участникам церемонии.
Клим Кириллович вздохнул, бросил взгляд на поглощенных зрелищем сестер Муромцевых и сделал два осторожных шага назад. Он, стараясь быть неприметным, добрался до указанной ему дверцы, белая поверхность которой сияла золотом причудливо вьющихся стеблей. Нажав на бронзовую, в виде львиной головы, ручку, он открыл дверь и очутился в длинном коридоре без окон, освещенном электрическими лампами бронзовых бра. Прикрыв бесшумно дверь, доктор остановился в нерешительности. Через несколько мгновений метрах в десяти от него появилась легкая фигурка фрейлины Багреевой — девушка сделала ему знак рукой и поманила за собой. Доктор поспешно последовал вперед и свернул в проем двери. Перед ним открылась комната, затянутая алым штофом: по стенам — обитые красным бархатом диваны и кресла, около них, у окон — столики, инкрустированные самоцветными камнями. И повсюду — вазоны и жардиньерки с цветущими камелиями: на столиках, на каминной полке, на подоконниках.
Доктор опустился в указанное ему Екатериной Борисовной кресло. Она устроилась напротив него.
— Простите, господин Коровкин, мою настойчивость, — лицо ее выражало смущение, — мне не с кем посоветоваться по очень важному делу. И бабушке с дедушкой сказать тоже нельзя.
Девушка явно волновалась и говорила полушепотом, поглядывая на закрытую дверь, в которую они недавно вошли.
— У нас есть несколько минут, пока меня не хватятся. — Она закусила нижнюю губку.
— Располагайте мной, я привык хранить чужие тайны, — шепотом отозвался доктор.