Карта на коже
Шрифт:
— Нет, — замотал он головой. — Это уж чересчур.
— Хорошо, — ответила Мина. — Идем, Этцель, там возле площади я видела лавку получше. Ее как раз сдают, и хозяин обрадовался, когда узнал про пекарню. — Ухватив Энгелберта за руку, она направилась к двери.
— Подождите, — окликнул хозяин.
Мина повернулась, внутренне улыбаясь.
— Если делать печь, мне понадобится оплата за год. — Он постучал по раскрытой ладони.
— Да есть у нас деньги, — отмахнулась Вильгельмина, даже не подумав спросить, так ли это на самом деле. — Если, конечно, комнаты наверху пригодны для жилья.
— Есть там все, — хозяин махнул рукой в сторону лестницы в задней части лавки.
Быстрый осмотр четырех комнат на втором этаже убедил Мину в правоте хозяина. В двух комнатах стояли кровати, еще в одной — стол с четырьмя стульями, а в последней — еще два стула и большой сундук.
— Годится, — сказала Мина, вернувшись на первый этаж. — Пара новых ковриков, и все в порядке.
— А за чей счет? — спросил хозяин.
Вильгельмина посмотрела на Энгелберта, и тот вытащил свой кожаный кошель. Повернувшись спиной к остальным, он начал отсчитывать монеты, шевеля губами, а потом протянул деньги хозяину.
— Не так быстро, — Мина перехватила его руку. — Половину мы заплатим вам сейчас, а половину, когда подпишем бумаги.
— Бумаги? — недоумевал хозяин. — Какие еще бумаги?
— Юридические документы, — решительно произнесла Мина. — Аренда, или как вы это называете. Я хочу, чтобы в бумагах было написано, что мы платим за год, и в эту плату входит печь и новая краска — как договаривались. Но в письменном виде.
— Хватит моего слова, — хозяин фыркнул. — Спросите любого, вам скажут, что Якуб Арностови — честный человек. Я никогда не подписывал никаких юридических документов!
— Времена меняются, — ехидно ответила Вильгельмина.
ГЛАВА 9, в которой жестоко разбиваются хрупкие надежды
— Ты чудо, Вильгельмина, — выдохнул Этцель. Его поразила деловая хватка и твердость в переговорах. Большой пухлый мужчина покачал головой. — Как тебе это удалось?
— А что я такого сделала? — спросила она, искренне озадаченная его изумлением.
— Ну, как же! Ты просто подавила герра Арностови своей волей. Никогда не видел ничего подобного. В конце концов, он же владелец.
— А, это, — отмахнулась Мина. — Помнишь, я говорила тебе, что живу в Лондоне. Так что имела дела с домовладельцами почти всю жизнь.
— Я бы ни за что не осмелился так с ним говорить. Это было, — он вздохнул с восхищением, — wunderbar [9] .
— А-а, подумаешь! — Однако похвала пришлась ей по сердцу. — Ты бы видел, как я справляюсь с агентом по аренде в Клэптоне.
— У тебя хорошая голова для бизнеса, Мина. — Я думаю, нам будет хорошо вместе.
9
Чудесно (нем.)
— Надеюсь, Этцель.
— Давай так. — Он потер пухлые руки. — Ты оставайся здесь и жди возвращения господина
Он поспешил вниз по улице к конюшням, а Вильгельмина постояла на пороге, решая, в какой цвет покрасить стены. Белый, конечно, он всегда годится для пекарни; с белым цветом место будет выглядеть чистым и здоровым, как хлеб. Заодно на улице станет посветлее.
А, может быть, синий? Темно-синий. Такой королевский синий с золотой отделкой. Это будет смотреться шикарно и профессионально. Она окинула улицу взглядом. Нет… белый все-таки лучше, заметнее, а для них сейчас это главное. Хорошая белая эмаль и вывеска — тут у всех лавок есть вывески — а на ней — красивый только что испеченный хлеб.
Только нужно какое-то название. Может, Этцель придумает…
Когда Этцель вернулся, Мина спросила:
— Как называлась лавка твоего отца?
— «Пекарня Стиффлбим и сыновья». По-моему, хорошее название.
— Ну, неплохое, — с сомнением согласилась Мина. — Только здесь люди не знают ни твоего отца, ни тебя. Нужно другое название — такое, которое люди легко запомнят. — Она задумалась на мгновение. — А что у тебя получается лучше всего?
На широком добродушном лице отразилась задумчивость.
— У меня хорошо получаются рождественские кексы, — гордо сообщил он. — Самые лучшие в Мюнхене — так люди говорят.
— Отлично! Когда наступит Рождество, мы позаботимся о том, чтобы все услышали об особых Рождественских кексах от Стиффлбима. Но давай еще подумаем. Это дело серьезное.
Этцель глубоко задумался. После долгой паузы он нерешительно сказал:
— А почему бы не зазвать просто «Пекарня Стиффлбима»?
— Ну, можно, конечно, только… давай все-таки еще подумаем. Надо разгрузить фургон и привести это место в порядок. У меня такое ощущение, что скоро с нами обязательно что-нибудь произойдет.
Остаток дня они потратили на уборку помещений. Вычистили все сверху донизу, пересчитали свои скудные припасы, разобрали вещи Энгелберта, прикинули, где будет печь, где прилавок, полки и дрова для печи. В общем, хлопотали по хозяйству.
По мнению Вильгельмины, место им досталось не очень удобное: ни электричества, ни водопровода; радио нет, телевидения нет, и телефона, конечно, тоже. Для тепла и света только камин, и все нужно делать своими руками и ногами. Что ни говори, по части комфорта Прага на тридцатом году правления императора Рудольфа оставляла желать лучшего.
За что бы она не взялась, куда бы не посмотрела, все напоминало ей о том, что тот мир, который она знала, к которому привыкла, сильно изменился. И потрясение от этих перемен никуда не делись. Внешне она выглядела, как человек, смирившийся с обстоятельствами, и даже некоторым образом этими обстоятельствами довольный, но на самом деле ее не оставляла мысль о том, как бы ей вернутся в свое время, в тот реальный мир, может быть, не самый лучший, но все-таки более удобный и приспособленный для жизни. Мысль эта напоминала шатающийся зуб, который язык никак не может оставить в покое. Но сколько бы она не думала о возвращении, ничего толкового в голову не приходило. Она понятия не имела, с какой стороны браться за это дело.