Карта небесной сферы, или Тайный меридиан
Шрифт:
Кискорос проглотил грубость молча. Кой поднялся на ноги. Танжер стояла и смотрела на него.
— Он убил Заса, — сказала она.
Повисло молчание. Кой вспомнил, как пес своим горячим дыханием обдавал ему руку. Прошла уже неделя, но он так и видел его влажный нос и преданные глаза. Потом перед ним возникла мрачная картина — недвижная собака на полу с остекленевшими полуоткрытыми глазами. Внутри у Коя все сжалось, его охватила печаль, и с какой-то неловкостью он обвел глазами площадь, собор и фонари. Гитарные аккорды, казалось, сбегали по ступенькам вниз. Та девушка, что ему улыбалась, теперь целовалась с одним
— Увы, это так. — Кискорос тоже встал и отряхнул брюки. — Поверьте, сеньор, я очень об этом сожалею. Уверяю вас, очень сожалею. Я очень положительно отношусь к домашним животным. У меня самого был доберман.
Снова все помолчали. Лицо аргентинца приняло соответствующее обстоятельствам выражение.
— На свой лад, — не унимался он, — я продолжаю оставаться военным, понимаете? Исполняю приказы. В их числе было и проникновение в квартиру сеньоры.
Он скроил скорбную мину: был разработан план операции и все такое. Мендьета, сказал он вдруг.
Мою собаку звали Мендьета. Взгляд Коя упал на бутылку, которая стояла на лестнице совсем рядом.
В одну секунду он оценил свои возможности — схватить ее и разбить о голову недомерка. Подняв глаза, он увидел меланхоличный взор аргентинца.
— Вы, видимо, очень импульсивны, — любезным тоном сказал Кискорос. — Это создает проблемы. А у сеньоры, судя по всему, характер помягче. Но все равно нехорошо, когда дама занимается такими делами… Вот помню, в Буэнос-Айресе у нас был случай.
Одна из монтанерос убила двух моих товарищей, когда мы пришли брать ее. Она защищалась, как волчица, пришлось забросать ее гранатами. А потом оказалось, что у нее в постели был спрятан ребеночек.
Он сделал паузу и прищелкнул языком. Под латиноамериканскими усами что-то дрогнуло — видимо, он улыбался.
— Есть очень мужественные женщины, уверяю вас, — снова заговорил он. — Хотя потом, в мореходке, они уже не так хорохорились. Ну вы понимаете, о чем я… Впрочем, нет, вы этого не знаете… ИМУ. Так, наверное, понятнее.
Кой взглянул в глаза Танжер, но она смотрела на него не видя, словно погрузившись в созерцание страшных картин прошлого. Через несколько секунд она вернулась к действительности, пришла в себя, но в глазах ее оставалась синяя пустота. Она стянула на груди жакет, будто вдруг замерзла.
— ИМУ, — сказала она, — это инженерно-мореходное училище Военно-морского флота. Во время военной диктатуры там были пыточные застенки.
— Верно, — согласился Кискорос, обводя рассеянным взглядом площадь. — Именно так некоторые идиоты это и называют.
Ударные Шелли Манна тихонько начали «Man in Love», и Эдди Хейвуд вступил со своим первым соло на рояле. Кой был без рубашки; опершись на подоконник и высунувшись из окна гостиницы «Франция и Париж», он мысленно проигрывал мелодию вперед. Он слегка кивнул головой, когда в наушниках услышал ожидаемый и любимый пассаж. С четвертого этажа он смотрел на маленькую площадь, три больших фонаря в центре были потушены, темные кроны апельсиновых деревьев закрывали полотняный навес кафе «Паризьен». Казалось, на площади нет ни души, и Кой спросил себя, а не кружит ли где-то поблизости Кискорос. Но в реальной жизни, ответил он на свой вопрос, и злодеи спят. В реальной жизни все не так,
И сейчас, возможно, в какой-нибудь гостинице неподалеку отсюда аргентинец храпит, раскинувшись во сне, а его подтяжки аккуратно висят на крючке.
Он спит и видит во сне свои блаженные времена, пускает ток напряжением в 1500 вольт в подвалах ИМУ…
Дон-дон. Дон. Закончилось второе соло, и Кой ждал, когда с третьим вступит на саксе-теноре Колман Хокинс, это было лучшее соло во всей вещи, в нем чередовались средние и быстрые темпы, быстро-быстро-медленно, и ритмические каденции соответствовали им и звучали ожидаемо неожиданно.
«Man in Love». До него вдруг дошел смысл этого названия, и он улыбнулся темной площади, а потом поднял глаза к потолку. Там, этажом выше, была Танжер, ее номер располагался прямо над его комнатой.
Может, она спит, а может, и нет. Может, смотрит, как и он, в окно или сидит за столом со своими бумагами, проверяет информацию, полученную от Лусио Гамбоа. Или рассматривает «за» и «против» предложения Нино Палермо.
Они все-таки поговорили. Но сделали это далеко не сразу после того, как Орасио Кискорос распрощался с ними, церемонно пожелав им «всего наилучшего», что звучало бы вполне мило, если не знать, пусть даже отчасти, его прошлого. Он стоял, провожая их обманчиво меланхолическим лягушачьим взглядом; и когда они уже уходили с площади, он все еще стоял у собора, словно безобидный турист-полуночник. Кой обернулся посмотреть, там ли он еще, а потом взглянул на табличку с названием улицы, по которой они шли: «улица Ордена Иезуитов». В этом городе, подумал он, куда ни глянь, всюду знаки, символы, отметки, как на морских картах. Правда, на картах все гораздо точнее — закрашенные синим мели, отметки глубин и масштабная линейка, — чем эти старые развалины, якобы неожиданные встречи и таблички с названиями улиц на углах. Разумеется, это все были знаки, предупреждения об опасности, как и на бумажной карте, не было только легенды, чтобы правильно их понимать.
— Улица Ордена Иезуитов, — сказала она, увидев, что он смотрит на табличку. — Здесь находилась мореходная школа иезуитов.
Она никогда и ничего не говорила просто так, и потому Кой огляделся: слева — старое здание, справа — обветшавший дом Гравины. Он подозревал, что ему еще придется когда-нибудь вспомнить это место. Поднимаясь к площади Флорес, они не произнесли ни слова. Он дважды обернулся к ней, но она решительно шла вперед, смотрела прямо перед собой и прижимала сумку локтем; поблескивающие кончики волос и широкая юбка развевались в такт ее шагам, губы были плотно сжаты, и он взял ее за руку, чтобы она наконец остановилась. К его удивлению, она не воспротивилась; ее лицо оказалось совсем рядом, когда она повернулась к нему так, словно давно ждала любого предлога.
— По заданию Нино Палермо Кискорос уже довольно давно следит за мной. — Кою даже не пришлось ничего спрашивать. — Плохой он человек и опасный…
Она помолчала, словно раздумывала, надо ли что-то добавить.
— Тогда, под аркой Гуардиамаринас, я испугалась за тебя.
Она сказала это спокойно, холодно, без всяких эмоций. И снова замолчала, глядя через плечо Коя на площадь, на закрытые цветочные киоски, на здание почтамта и на столики угловых кафе, за которыми сидели припозднившиеся завсегдатаи.