Картахена
Шрифт:
В последний день февраля мы забили гостиничную машину подарками и сластями, забрали скучающего тренера с корта и отправились на север, в Венцано. Нас поселили на первом этаже, вместе с детьми, и всю ночь я слушал, как за стеной плакал ребенок. Утром мы с Виргой читали по очереди часа полтора, библиотекарша привезла Андерсена, а я взял свои «Истории города Ноли». Дети шуршали конфетами и с надеждой поглядывали на тренера, мирно дремавшего в углу, прислонившись к шведской стенке. Утром я встал в половине восьмого, чтобы прогуляться по парку, и застал его вылезающим из окна коттеджа, где жили врачи. Он приветствовал меня улыбкой шаловливого путто и пошел к своей комнате босиком,
Выспавшись под наше монотонное чтение, Зеппо принес из машины огромный красный мяч и оказался так хорош и ловок с детьми, что про нас с библиотекаршей тотчас забыли. Мы пошли на санаторную кухню попросить по чашке кофе, и, усевшись напротив Вирги, я понял, что впервые смотрю ей прямо в лицо. Лицо было слишком белым, как у всех рыжих девчонок, веснушки проступали на скулах и на покатом лбу. Что я вообще о ней знаю? Что у нее едва заметный шрам на шее и невидимая хлесткая пружина внутри, такие пружины бывают у всех бывших цирковых, даже у стариков и толстяков. Пружину я чувствую, когда стою близко к ней, а шрам заметил сегодня в первый раз. Вирга – хорошее имя для старой девы. Или для начинающей ведьмы.
– Эти сказки… вы их сами написали? – спросила Вирга как будто с сомнением. – Довольно примитивно, надо заметить. И совсем не похоже на итальянский фольклор. В первый раз вижу английского пианиста, который сочиняет истории про лигурийцев.
При чем тут фольклор? Стоило послать библиотекаршу подальше вместе с ее мнением, однако ссориться с ней неохота: единственный доступный компьютер в этом доме духов находится в полном ее распоряжении. Разозлится и поменяет пароль, плакали тогда мои утренние экзерсисы. Придется царапать карандашом на гостиничной бумаге для писем.
FLAUTISTA_LIBICO
Сомневаться нечего, мое наследство было украдено. Будь у меня чуть побольше ума, можно было догадаться об этом раньше (в письме конюха был ясный намек на то, что Аверичи живет не по средствам, а в последнее время и вовсе пошел вразнос). Ясно же, что Лидио звал мою мать приехать, чтобы вместе с ней придумать, как отобрать у канальи то, что он обнаружил в стене бабкиной спальни. Наверное, ему казалось, что одним своим появлением мать заставит хозяина задрожать, пасть на колени и во всем повиниться. Черта с два, он бы и разговаривать с ней не стал.
Кто она вообще такая? Бывшая невестка мертвой Стефании, которую даже в последней воле не упомянули, жалкая английская вошь, живущая в трущобах со своим бастардом. Конюх помнил ее крепкой девицей, краснощекой блондинкой из северного графства, умеющей обращаться с лошадьми. Они небось катались вместе по парковым аллеям, то и дело пускаясь во весь опор. Посмотрел бы он на мать, когда она плакала (скорчившись на кухонном полу, будто зародыш) оттого, что бутылка с аквавитом разбилась, выскользнув у нее из рук. Или когда лежала на своем засаленном диване, натянув одеяло до глаз, и дрожала от лихорадки (или лихоманки, не знаю, что там с ней бывало, знаю, что ходила она под себя, а мне приходилось то и дело мыть диван жидкостью для посуды). Явись такое чучело к воротам «Бриатико», сторож вышел бы из сторожки, поигрывая суковатой палкой, и сказал бы, что здесь не подают.
В детстве мне нравился этот сторож, особенно когда он смеялся: у него был черный обугленный рот с неожиданным всплеском золота внутри.
Мысль о том, что Аверичи надо убить, возникла у меня не сразу. Вернее, поначалу у меня вообще не было никаких мыслей. «Бриатико» меня заворожил. Две недели прошли в прогулках по коридорам после отбоя, разговаривать с людьми мне не слишком
Потом в голове стали мелькать кусочки пазла: нож? удавка? Отравить в столовой за ужином? Подсыпать ему порошок из побегов лианы, Dahlstedtia pinnata, или подлить в молоко сок ассаку – отраду индейских рыбаков? Чем Аверичи не рыба – он задохнется, замечется и выпрыгнет из воды. А потом всплывет брюхом вверх.
Нет, в отравителях есть что-то жалкое. К тому же их всегда разоблачают. Аверичи должен не просто умереть – он должен вернуть то, что украл. Этого не сможет сделать человек, захлебывающийся пеной от цикуты или, скажем, ослепший от аконита. Аверичи должен испугаться, сделать, что велят, а потом умереть.
Значит, пистолет. Утром или вечером? Спозаранку? После того, как погасят свет?
Прожив в «Бриатико» две или три недели, человек становится пленником особого ритма. Завтрак начинается слишком рано, после обеда нельзя шуметь, после десяти – вообще отбой. Свет в коридорах горит только блеклый, красноватый, как в борделе. Только там темнота скрывает засаленные занавески, а здесь все чистое, голубое с золотом, двенадцать человек одних горничных. Может, поэтому мне не хотелось убивать Аверичи в отеле, отмывать кровищу пришлось бы Пулии или кому-то вроде нее, а как убить без крови?
Пистолет мне продали на блошином рынке в Венцано, парень честно предупредил, что выстрелить из него удастся раза два, не больше. Значит, жертву нужно выманить подальше от отеля (скажем, в дальний конец парка, к павильону). Но как? Еще мне нужна была возможность выстрелить в упор. И потом, куда стрелять, чтобы не повредить марку? В каком кармане он ее носит? И в каком виде? Пришлось хорошенько порыться в Сети, почитать филателистические форумы и прочее. Там говорилось, что никто в здравом уме не станет отклеивать марку с бумаги, если есть возможность этого не делать. Значит, владелец держит ее в бумажнике или в блокноте, в чем-то плоском, размером не меньше открытки.
Мне могло не хватить решимости, и это меня беспокоило. Но сомнения не успели растворить мою ярость: все произошло раньше, чем предполагалось по плану. Поздним вечером, увидев с верхней террасы одинокую жертву, направляющуюся в парк, убийца не мог упустить такой дивный случай (отличное начало для дешевого триллера). Пробираясь по аллее с пистолетом, заткнутым сзади за ремень джинсов, убийца испытывал беспокойство. Убийца не любит делать серьезные вещи впопыхах. Но случай упускать было жалко, тем более что темнота сгустилась прямо на глазах, как будто выключатель повернули.
Решимость вернулась ко мне, как только Аверичи поднялся со скамьи, белея в полумраке своей рубашкой-сафари с нагрудными карманами, развел руками и удивленно засмеялся. Мне сразу стало ясно, где у него бумажник, оставалось только нажать на курок. Потом все пошло не так, но теперь уж ничего не поделаешь.
Петра
Комиссара я отыскала в траянской бильярдной. Это единственная бильярдная на четыре деревни, и там всегда полно народу, хотя сукно на столах вытерлось почти до дыр. Зато там подают вино с самого утра, а возле бара можно курить и читать свежие газеты. Когда я вошла в подвал, освещенный двумя тусклыми лампами, комиссар как раз отошел от борта, уступая место своему партнеру, сержанту, с которым он приезжал забирать тело моего брата. У этого сержанта кривые ноги и плоский затылок, что говорит о жадности и себялюбии. Из него выйдет отличный старшина карабинеров. Увидев меня, комиссар досадливо поморщился: