Картезианская лингвистика
Шрифт:
«Слова образуют целое, состоящее из частей; обычное же восприятие соотношения, в котором находятся эти части и которое позволяет нам представить целое, опирается исключительно на простую конструкцию; в ней слова произносятся последовательно в соответствии с порядком следования их связей и предстают перед нами наиболее удобным способом, позволяющим воспринимать эти связи и формировать мысль в ее целостности» [Op. cit., 287-288].
Конструкции, отличные от «простых конструкций » (а именно «фигуральные конструкции»), H. Хсшскыц. Картезианская лингвистика «понимаются лишь потому, что разум устраняет их нерегулярность с помощью добавочных идей, которые позволяют воспринимать читаемое и слушаемое так, как если бы смысл высказывался в порядке, присущем простой
Короче говоря, в «простой конструкции» отношения «синтаксиса» непосредственно представлены связями между следующими друг за другом словами, а нерасчлененная мысль, выражаемая предложением, непосредственно выводится из этой глубинной репрезентации, которая всегда рассматривается как общая всем языкам (характерно, что она считается соответствующей обычному порядку слов во французском языке; ср., например, [Op. cit., 193]).
Трансформации, в результате которых образуется «фигуральная конструкция», заключаются в изменении порядка слов и в эллипсисе. «Основной принцип всякого синтаксиса» [Op. cit., 218] заключается в том, что изменение порядка слов и эллипсис должны быть исправлены в сознании слушающего ([ср.: Op. cit., 202, 210 ff., 277]), иначе говоря, они применимы лишь в тех случаях, когда возможно восстановить «сухой и метафизический порядок» «простой конструкции»86.
Эта теория иллюстрируется многочисленными примерами сведения к «простой конструкции»87. Так, предложение Qui est-ce qui vous l'a dit? 'Кто вам это сказал?' сводится к «простой конструкции» (Celui ou celle) qui vous l'a dit est quelle personne? букв. '(Тот или та), кто вам это сказал, который человек?' [Sahlin 1928, 93]; предложение Aussitot aimes qu'amoureux, on ne vous force point a repandre des larmes 'Любимы ли вы или любите, вас вовсе не заставляют проливать слезы' сводится к comme vous etes aimes aussitot que vous etes amoureux 'поскольку вы любимы и поскольку вы влюблены...'; предложение // vaut mieux etre juste, que d'etre riche; etre raisonnable que d'etre savant 'Лучше быть справедливым, чем богатым, разумным, чем ученым' тривиальным образом сводится к четырем глубинным предложениям — двум отрицательным и двум положительным [Op. cit., 109] и т.п.
Совсем иной пример различения глубинной и поверхностной структуры приводит Дю Марсэ, когда он анализирует выражения J'ai une idee букв. 'Я имею мысль', J'ai peur букв. 'Я имею страх', J'ai un doute букв. 'Я имею сомнение' и т.д. Он указывает, что их не следует приравнивать к выражениям со сходной поверхностной структурой: J'ai un livre букв. 'Я имею книгу', J'ai un diamant букв. 'Я имею алмаз', J'ai une montre букв. 'Я имею часы'; в этих выражениях существительные — «имена реальных предметов, которые существуют независимо от нашего способа размышления ». Напротив, в предложении J'ai une idee глагол представляет собой «заимствованное выражение», используемое всего лишь «как имитация». Предложение J'ai une idee значит просто Je pense, Je concois de telle ou telle maniere 'Я думаю, я мыслю таким-то и таким-то образом'.
Следовательно, грамматика Дю Марсэ не дает никакого повода для предположения, что такие слова, как idee 'идея', concept 'понятие', imagination 'воображение' замещают 'реальные предметы' (objets reels), не говоря уже о «воспринимающих существах» (etres sensibles). От этого грамматического наблюдения всего лишь один шаг до критики картезианской и эмпиристской теории идей как основанной на ложной грамматической аналогии. Спустя немного времени этот шаг сделал Томас Рид*88.
Приводя многочисленные цитаты, Дю Марсэ указывает, что его теория синтаксиса и конструкции была предвосхищена в грамматических сочинениях схоластов и мыслителей эпохи Возрождения (см. прим. 64).
Однако он следует за грамматистами Пор-Рояля, когда рассматривает теорию глубинной и поверхностной структуры как по сути дела психологическую теорию, а не просто как средство толкования тех или иных форм или анализа текстов. Выше было указано, что эта теория играет определенную роль в гипотетических построениях
Приведем еще один, последний, пример попыток обнаружить скрытые регулярности, лежащие в основе разнообразия поверхностных структур; это анализ неопределенных артиклей в главе VII «Грамматики» Пор-Рояля. В этой главе, исходя из соображений симметрии, авторы утверждают, что формы de и des играют роль форм множественного числа неопределенного артикля un, например: Un crime si horrible merite la mort 'Столь ужасное преступление заслуживает смерти', Des *Рид Томас (Reid Т., 1710-1796) — шотландский философ, основатель школы «здравого смысла». crimes si horribles meritent la mort 'Столь ужасные преступления заслуживают смерти', De si horribles crimes meritent la mort (то же значение) и т. д. Чтобы объяснить кажущееся исключение: il est coupable de crimes horribles (d'horribles crimes) 'Он виновен в ужасных преступлениях', они формулируют «правило какофонии», согласно которому последовательность de de заменяется на de. Авторы «Грамматики» также обращают внимание на употребление формы des в функции определенного артикля и на другие употребления названных форм [см.: Арно, Лансло 1990, 118; 1991, 43].
Надеюсь, приведенных примеров и комментариев к ним достаточно, чтобы получить общее представление о масштабности и основных особенностях грамматических теорий «грамматистов-философов». Как мы отметили выше, их теория поверхностной и глубинной структуры имеет непосредственное отношение к проблеме творческого характера языкового употребления, рассмотренной нами в первой части книги.
В глазах современных лингвистов попытка обнаружить и описать глубинные структуры, а также выявить трансформационные правила, которые связывают их с поверхностными формами, выглядит несколько абсурдной89. По их мнению, она свидетельствует о неуважительном отношении к «реальному языку» (т.е. к поверхностной форме) и об отсутствии интереса к «языковому факту». Столь критическая оценка обусловлена тем, что «языковые факты» сводятся к реально вычленимым частям произнесенного высказывания и к формально маркированным связям между ними 90.
В таком узком понимании лингвистика лишь мимоходом изучает использование языка для выражения мысли, ограничивая себя случаями, когда глубинная и поверхностная структура совпадают; в частности, она исследует «соотношения между звуком и значением» исключительно в той мере, в какой они представимы в терминах поверхностной структуры. Этой ограниченностью и обусловлена общая пренебрежительная оценка попытки картезианской лингвистики и лингвистики более раннего периода91 дать исчерпывающее объяснение глубинной структуры даже в случаях отсутствия строгой, одно-однозначной корреляции этой структуры с наблюдаемыми в речи признаками. Предпринятые в XVII-XVIII вв. попытки одновременно анализировать организацию семантического содержания и организацию звуковой стороны высказывания во многих отношениях были неудачными, однако современные критики обычно не приемлют их скорее по причине тех целей, которые ставили перед собой языковеды прошлого, чем по причине постигших их неудач.
Описание и объяснение в лингвистике
В рамках картезианской лингвистики описательная грамматика занимается как звуками, так и значениями.
Используя современную терминологию, можно сказать, что она приписывает каждому предложению абстрактную глубинную структуру, которая определяет его семантическое содержание, и поверхностную структуру, определяющую его фонетическую форму.
В этом случае полная грамматика должна состоять из конечной системы правил, порождающих бесконечный ряд подобного рода парных структур; она показывает, как говорящий — слушающий использует конечные средства бесконечно разнообразными способами, чтобы выразить свои «ментальные действия» и «ментальные состояния».