Картины Парижа. Том II
Шрифт:
Ворота бывают очень полезны тем, у кого есть долги: все розыски обычно заканчиваются у дворницкой; судебные пристава дальше не проникают; а когда дело касается описи имущества, то ограничиваются только жалкими вещами, составляющими обстановку этого помещения. В доме, выходящем на аллею, судебный пристав может подняться хоть до седьмого этажа; но он никогда не переступает порога ворот. Вот странные обычаи, а между тем они в полной силе. Удивляйтесь же после этого немилости, в какую попали буржуазные аллеи!
Но действительное неудобство аллей заключается в том, что прохожие привыкли смотреть на них как на общественные
317. Швейцарец с улицы Урс
Ежегодно, в день 3 июля, в Париже сжигают изображение швейцарца, который в пьяном виде нанес удар саблей одной из статуй девы Марии, причем, как говорит предание, по статуе потекла струйка крови. Трудно найти что-либо более нелепое, но, тем не менее, этот старинный обычай до сих пор еще соблюдается.
Прежде изображение бывало одето в швейцарское платье, но швейцарцы вознегодовали, и пришлось облачать его в холщевый балахон. При виде возобновляющегося из года в год костра можно подумать, что в народе верят этому удивительному чуду. Все весело смеются, глядя на ивового великана, которого один из участников процессии несет на плечах, заставляя его делать всевозможные реверансы и поклоны перед каждой гипсовой мадонной, встречающейся на пути. Барабан возвещает о приближении процессии, и, как только в каком-нибудь окне появляется чья-либо голова, великан появляется на уровне глаз любопытного. На чучеле красуются большие манжеты, длинный парик `a bourse, в правой руке он держит деревянный кинжал, окрашенный красной краской. И прыжки, которые заставляют делать этот манекен, так забавны, что не могут не вызывать смеха, особенно если подумать, что все это проделывает мрачный нечестивец.
Таким образом, даже наиболее укоренившиеся обычаи дают лишь крайне сомнительную картину действительных верований народа: в большинстве случаев это лишь зрелище для черни.
Даже наши самые торжественные церемонии не имеют другого основания. Так, например, у нас до сих пор все еще пользуются при помазании королей святой стклянкой с миром{173}. Никто из присутствующих, разумеется, не верит, что она спустилась с неба в клюве голубя. Никто не верит также и в чудесное исцеление золотухи посредством прикосновения царственных рук. Тем не менее, всегда будут пользоваться маленькой стклянкой, а монархи всегда будут прикасаться к золотушным, не исцеляя их.
К каким ошибочным заключениям приводят подобного рода факты, сообщаемые тем или иным путешественником! Ничто не может ввести в большее возбуждение, как общественные торжества в тех случаях, когда не заботятся о приближении духа старинных обычаев к тому, который господствует в народе в наше время.
А потому швейцарца с улицы Урс будут продолжать носить по городу, доставляя особенное удовольствие и развлечение маленьким савоярам. Они попрежнему будут провожать его с улицы в улицу, смеясь и танцуя, и радостно будут ждать вечера, когда ракеты и петарды начнут с шумом разрываться в пламени разгоревшегося костра.
В прежнее время народ видел, как сжигали самого швейцарца-иконоборца, и точно так же этому радовался. Судопроизводство немного изменилось и смягчилось со времен наших предков; следовательно, лучше видеть, как сжигают чучело, чем видеть на его месте
318. Савояры
Они работают в качестве трубочистов и рассыльных и образуют в Париже особого рода товарищество, имеющее свои законы. Старшие имеют право наблюдать за младшими; у них существуют особые наказания для тех, кто сбивается с правильного пути. Известен случай, когда они судили одного из товарищей, уличенного в воровстве; после разбора дела виновный был повешен.
Они экономят на самом необходимом, чтобы ежегодно посылать что-нибудь своим бедным родителям. И такие образцы сыновней любви скрыты под лохмотьями, в то время как раззолоченные одежды красуются на беспутных детях!
С утра до вечера савояры бегают с улицы на улицу, с запачканными сажей лицами, с белоснежными зубами, с простодушным и веселым видом. Их крики протяжны, жалобны и унылы.
Страсть все классифицировать понудила образовать и из маленьких савояров единую артель трубочистов, и в новых, белых домах можно часто видеть смуглые, черные лица детей, жадно смотрящих в окна в ожидании работы.
Организация городской почты оказала плохую услугу савоярам. Их теперь стало меньше, и говорят, что их столь испытанная честность сейчас уже не та, но они попрежнему отличаются любовью к родине и к родителям.
Тяжело видеть какого-нибудь восьмилетнего мальчугана, когда он с завязанными глазами и смешком на голове влезает, опираясь на колени и спину, в узкую печную трубу, вышиной в пятьдесят футов. Он получает возможность вздохнуть, только достигнув опасной верхушки, потом спускается тем же путем, рискуя сломать себе шею, стоит только ветхой штукатурке, служащей ему хрупкой опорой, не выдержать и обвалиться. Спустившись, с полным ртом сажи и опухшими веками, почти задыхаясь, он просит у вас пять су — цену его труда и перенесенной опасности! Этим способом прочищаются в Париже все печные трубы; и этих несчастных малышей объединили в особую артель только для того, чтобы извлечь известный доход из их и без того крохотного заработка. Пусть тупые, жестокие предприниматели, извлекающие из этого выгоду, разорятся в пух и прах вместе со всеми, кто домогается получения монопольных привилегий!
Все эти аллоброги{174} обоего пола и всех возрастов не ограничиваются своей деятельностью в качестве рассыльных и трубочистов. Одни играют на улицах на рылях и подпевают гнусавыми голосами; другие носят с собой в маленьких ящиках сурков — все свое достояние! Некоторые таскают на спине волшебные фонари и по вечерам возвещают о себе публике игрою на шарманке, звуки которой в ночной тишине и мраке становятся приятнее и трогательнее. Женщины, выставляя напоказ, под внешней неприглядностью, свою изумительную плодовитость, показывают публике своих детей в самых различных положениях: и лежащими в плетушках за плечами, и сосущими грудь, и виснущими на руках, не считая тех, которых матери гонят перед собой, — и все это, чтобы собрать побольше милостыни. Отталкивающей внешности, тощие, кажущиеся гораздо старше своих лет, они всегда производят впечатление, будто находятся на последнем месяце беременности.