Картонная Мадонна
Шрифт:
Удивительно, сколько жизни в ночном городе!
– Билетные! – поделился с Лилей извозчик, провожая взглядом автомобиль с девицами, – Вот где заработок! Только тута свои дежурют, чужой, как я, не сунься – морду враз начистят. А, говорят, скоро билетики-то отменят. Мне братан сказывал. А он урядником у нас, – Извозчик ударил кнутом лошадь, – Но, залетная!
Лиля поняла не сразу.
Наконец, подъехали к доходному дому на Таврической. Она расплатилась. Почему-то извозчик посмотрел на нее с жалостью, будто хотел что-то сказать. Но передумал, и залетная умчалась.
До полуночи
Затем стали съезжаться гости.
Лиля совсем оробела. Как она явится в незнакомый дом, ночью, такая непохожая на этих элегантных людей? А что, если ее сразу же развернут? Где искать извозчика? Ужас! И почему она не расспросила Волошина обо всем подробно? Скорей бы он приехал!
Гости зачастили, Лиля уже не успевала рассмотреть фигуры и лица. Наконец, решилась, пересекла дорогу и открыла дверь парадного под скульптурами атлантов.
Освещение лестницы было обильным: Лиля загляделась на бра и светильники, на огромный ковер под ногами, на голландскую изразцовую печь, на широкую мраморную лестницу с чистой дорожкой, на телефонный аппарат, стоявший на гладком столике, на плетеное кресло рядом…
– Позвольте ваше пальто! – обратился к ней швейцар, – Или хотите снять наверху?
Швейцар открывал двери всем входящим, а в промежутке сидел на маленькой табуретке. Вот и сейчас он приподнял перед Лилей фуражку с золотым околышем и протянул руку, готовый помочь.
Лиля разрешила снять с нее пальто, оно перекочевало на большую вешалку в глубине вестибюля.
– Я в квартиру двадцать четыре.
Швейцар кивнул, подвел ее к двери лифта и нажал на кнопку.
– С пятого этажа пешочком-с.
Лиля вошла в лифт, он плавно понесся вверх.
В квартире № 24 было шумно. Лиля поднималась по лестнице, чувствуя запахи табака и пудры – на площадке у мраморных статуй трех богинь томно курила женщина в вечернем платье и жемчужной нитке, а мужчина во фраке пожирал ее глазами. Лиля поздоровалась.
– Интересно, – хмыкнула женщина на Лилины «бриллианты».
Лиля холодной рукой дернула колокольчик. Дверь открыла горничная с гладкой прической.
– Прошу, – сказала она сухо и пропустила Лилю в переднюю.
Лиля обрадовалась, что ничего не нужно объяснять прислуге, прошла, заметила вешалку с множеством пальто, особняком висела облезлая меховая накидка. Свет коридора был приглушенный.
– Прошу, – пригласила горничная снова.
Лиля пошла за ней. Стены украшали картины, среди них – огромный, в рост, портрет дамы-львицы в траурной раме. Лиля невольно задержалась у портрета.
– Вам сюда, – горничная указала на дверь, за которой слышалось чье-то заунывно-ритмичное чтение.
В дверь снова позвонили, горничная пошла открывать.
Лиля разглядывала портрет, отступив в небольшую нишу коридора. Сказать по правде, она медлила,
– Постойте, к нему нельзя! – неслась за ней горничная, но женщина не обращала внимания.
Лиля посмотрела им вслед: незнакомка была в темном облегающем платье, в шляпке с вуалью, из-под шляпки вились блестящие медно-красные локоны.
Обе скрылись за поворотом коридорного лабиринта. И тут, наконец, появился Макс.
…Он сам открыл незапертую входную дверь, повесил шляпу на вешалку, вид у него был озабоченный.
– Максимилиан Александрович! – обрадовалась Лиля.
– О! – изумился Волошин, – Что же вы прячетесь? Пойдемте, пойдемте!
Взял Лилю за плечи, подвел к двери в гостиную и распахнул ее.
Гостиная была полна народу. Кто-то стоял, кто-то сидел в викторианских, обитых гобеленом, креслах, кто-то полулежал на многочисленных подушках прямо на полу. В комнате горели десятки свечей, от них пахло медом, воском и сладким запахом индийских ритуальных курений.
Все лица были обращены в центр гостиной, куда-то вниз. Оттуда – от пола – шел отрывистой, гнусавый, будто лающий, голос:
– Верю, дерзкий! Ты поставишь По земле ряды ветрил. Ты своей рукой направишь Бег планеты меж светил. И насельники вселенной, Те, чей путь ты пересек, Повторят привет священный: Будь прославлен, человек!Раздались аплодисменты, впрочем, довольно прохладные. Макс продвинул Лилю чуть вперед, и из-за спин она увидела мужчину, сидящего на ковре с видом маленького Бонапарта.
– Брюсов, – шепнул Лиле Волошин, – издатель «Весов». Весь в хлопотах – журнал закрывается. Поэт он хороший. Но слишком изнуряет себя: пишет каждый день определенные часы, горд собой ужасно. Жаль его.
Лиля узнала Брюсова: к этому широкоскулому, похожему на купца-азиата, редактору несколько месяцев назад она носила свои стихи. Отверг, не объясняясь, сказался занятым. Но Лиля хорошо запомнила его оценивающий взгляд.
– Валерий Яковлевич, пишите прозой! – насмешливо произнес молодой человек, чем-то напоминающий пасторального пастушка, он лениво жонглировал апельсином, – Не грешите поэзией.
На «пастушка» зашикали – Брюсов поднялся, казался задетым.
– Городецкий. Ревнив ко всем, особенно к тем, кто обласкан хозяином, – шепнул Лиле Макс.
– А мне ваши стихи нравятся! – сказал жеманный, щуплый человек в годах, с мечтательными, чуть скошенными глазами навыкате и пунцовым, точно крашеным помадой, ртом.