Картонная пуля
Шрифт:
Дисплей сибирских сотовых систем подтвердил свою готовность связать меня с областным центром. Я набрал два номера. Второй номер вернул безапелляционную серию длинных гудков. А первый отозвался сонным Яниным голосом. Яна — это такая девушка. Я с ней дружил не так давно, а раздружился, может быть, и по недоразуменью. Сейчас мне почему-то показалось возможным, что она, если и не выкажет радости от моего звонка, то хотя бы и не пошлет с ходу подальше.
— Можно к тебе приехать? — спросил я. Чем занимаешься?
— Сплю.
«С
— С кем?
— Какая тебе разница?
У меня такое впечатление, что к любой девушке можно напроситься в гости хоть в час ночи, даже если три месяца назад открытым текстом она навсегда отправила тебя из своей личной жизни, только для этого нужны особые слова. Что за слова такие? Говорят, лет двести назад их хорошо знал один француз по имени Сирано де Бержерак, и за это ему ни в чем и никогда не было отказа от женщин. А другой жил в Испании — Дон Гуан, он даже на могиле мог любую уговорить. Я таких слов не знаю, вот и сижу в дырявом корыте посреди ночи на смычке между городом и деревней, вместо того, чтобы прижиматься щекой к яниной груди.
…Перед баром в тесном прокуренном зальчике не хотели расставаться со вчерашним днем три компании. Три негромких мужика допивали флакон КАОЛВИ; не первый флакон, если судить по размягченным лицам. Две раскрашенные девицы, коих законопослушная контролерша могла бы, пожалуй, не пустить на фильм до шестнадцати, при моем появлении прервали общение между собой, исполнив собачью стойку. Возле оконца, сдвинув столики, шумно гуляла последняя фракция — три парня и две девушки пролетарского происхождения.
Сквозь сигаретный дым отчетливо пробивался запах борща. И я вдруг понял, что не отказался бы от тарелочки горяченького да под водочку. Нет, без водочки.
— Борща? — удивилась немолодая смутно знакомая барменша (или как правильно назвать — барвуменша?) — Нету.
— А вроде пахнет же…
— Это ухой из сайры пахнет.
Вон оно что!
Где я мог ее видеть? Причем недавно. Причем как будто мы хорошо знакомы. Мистика.
— Мы раньше не встречались? — поинтересовался я.
Ничего такого у меня и в мыслях не было, тем более, что по самым благосклонным прикидкам девушке перевалило за сорок, но за барменшу вдруг решил обидеться один из веселой компании у окна:
— Эй, тебе же сказали: нет борща!
Это все интеллигентные глаза подводят. Из-за них меня никто всерьез не воспринимает. Я ж не могу всем объяснять, что внешность обманчива, что внутри я — конкретное быдло и слово «собака» никогда принципиально не пишу через «о». А еще голова обвязана, кровь на рукаве, вроде каждый меня — подходи и обижай. А уху из сайры я люблю не меньше, чем борщ.
Не оборачиваясь, я так и сказал:
— Тогда можно тарелочку ухи?
Женщина потянулась к кастрюле, и в этот момент я вспомнил, что буквально двадцать минут
В ожидании, пока подогреется заказ, я устроился возле вешалки, отягощенной десятком мужских и женских курток и пальто. Все крючки были заняты не по разу, я подумал и раздеваться не стал.
За спиной трое ценителей КАОЛВИ обсуждали новость дня.
— …На пятаки режь — голову отрезали!
— Да не отрезали! Голову ему пулей раздробили… А вот интересно, зарплату теперь будут давать?
— Отрезали. Мне знакомый из мусарни говорил.
— Неважно, мужики, отрезали или раздробили. Я вот только что стихотворение сочинил… Русское грядущее прекрасно. Путь России тяжек, но высок. Мы в дерьме варились не напрасно. Жалко, что впитали этот сок!
За спиной наступило завороженное молчание. Мне стихи тоже понравились. Особенно последняя строчка. Если уж у нас уха из сайры пахнет борщом, а стоит восемнадцать рублей, о чем базар! Но главное, совершенно не ожидаешь — бандит-охранник в свободное время рисует картины, в любом вшивом кафетерии пьяница тебе такие стихи сочинит, что хоть сейчас в роман-газету отсылай… Как там Евтушенко писал? Поэтов в России больше, чем дерьма… Как верно подмечено!
Барменша принесла уху.
— Тогда уж и ложку, — вежливо попросил я.
— Ой, извините, — предмет творческих мук Баринова побежал за ложкой.
Одновременно из-за дальних столов поднялся мужик, похоже тот самый, что выступал насчет борща, и направился к стойке. Был он большой, больше всей комнаты и выше потолка, да еще в норковой шапке, поэтому не удивительно, что, проходя мимо, лошадиным бедром зацепил мой столик. Вся сайра из тарелки тут же выплеснулась наружу, а я едва успел отскочить, чтобы не заляпать джинсы.
Мужик остановился и принялся хмуро изучать мою реакцию. И все остальные, включая женщину с прижатой к груди ложкой, отложив дела, уставились в ту же сторону… Впрочем, реакция оказалась скучней лесных ромашек. Я просто стоял и радовался, что джинсы не попали под суп.
— Сейчас подотру, — встрепенулась барменша и завозюкала по столу серой, в дырочку тряпицей.
Мужик в шапке потоптался, потоптался и, поскольку ничего интересного не происходило, вернулся на место.
— Добавки можно? — спросил я.
— Восемнадцать рублей, — подчеркнула барменша, опасавшаяся, что забинтованный клиент потребует вторую порцию за счет заведения.
Я отдал двадцатку. Ночная жизнь вернулась в прежнюю колею.
Разговор за соседним столиком от стихов перешел на высокую политику: