Картонная пуля
Шрифт:
В подъезде Терехина у дверей его квартиры трясла ключами неизвестная девушка, в просторном желтом пальто напоминающая сноп соломы, а может, сена, в общем, сноп чего-то сельскохозяйственного, не сказать, чтобы ликом безобразная, но далеко не из тех, вслед кому хочется обернуться, чтобы посмотреть, не обернулась ли она.
Как ни в чем не бывало я остановился рядом.
Сноп окинул меня растерянным взглядом.
— Открывайте, открывайте, — подбодрил я.
— А вы кто?
— Я лучший друг Александра Николаевича Сергей Иванович Бобров. Может, слышали?
— Слышала, Саша
— А вы кто?
— Знакомая Кристина, может, слышали?
— Само собой, он только о вас и говорит, можно сказать, бредит, — соврал я из вежливости.
Девушка, кажется, не особенно поверила.
Я кивнул на дверь.
— Нету дома?
— Вообще-то должен быть. Может, вышел ненадолго…
— Давайте ключи. Я помогу.
— Я сама… Всего на один замок закрыто… Наверное, вышел куда-нибудь ненадолго. Может, в магазин?..
…Первое, что бросилось в глаза в квартире, — это разбитый вдребезги монитор и растоптанная чьим-то безжалостным каблуком клавиатура. Второй компьютер за неделю. Плохими машинами Терехин не пользуется не потому, что такой увлеченный компьютерщик, а потому, что сноб. Во сколько же я ему обхожусь?
Терехин лежал на полу, примотанный скотчем к венскому стулу спиной к входной двери и всем своим неподвижным видом вызывал нехорошие предчувствия…
— Саша, — жалобно позвала Кристина.
Стул зашевелился. Значит, живой. Не стул, конечно.
Пострадал он гораздо меньше, чем я ожидал. По крайней мере, утюгом его не нагревали и в унитазе с головой не топили. В общем, недолго уговаривали заманить лучшего друга в ловушку. По физиономии, впрочем, прошлись — один глаз заплыл и почти закрылся. Левая сторона нижней губы распухла, почернела и закровила, когда я отдирал от нее широкую полосу скотча.
Несколько минут Терехин только охал и грязно ругался, пытаясь вернуть кровообращение в скрюченных конечностях.
— Роклятье! От роклятье! — без конца повторял он страшное слово, морщась от боли и пытаясь разогнуть руки и ноги.
Получается, что имиджмейкер несколько часов провел без движения. Я один раз тоже за полчаса ногу так отсидел, что потом не мог наступить.
Наконец, двигательная активность вернулась к Александру Николаевичу, хотя и не в полной мере, и тогда первым делом он заковылял к зеркалу. Кого-то он мне напоминал со спины. Кристина кривилась от сочувствия и все порывалась подставить плечо калеке, но не решалась — чувствуется, Саша ее воспитал держаться слегка на расстоянии. Вспомнил! Точно так же передвигался пораженный радикулитом премьер правительства Примаков на встрече с Камдессю. Их в новостях по телевизору показывали.
Охи перешли в горестные стоны, когда Терехин наткнулся на свое отражение в зеркале.
— У Вилли! — возопил он.
С ума, что ли, сошел от неподвижности? У какого, к черту, Вилли? Кристина тоже замерла от неожиданности.
— Как же теерь с таким лисоу!? — недоумевал Терехин, разглядывая себя со всех сторон. — Уне же раотать надо.
Понял, не «у вилли», а «убили». Ему же больно двигать ртом, поэтому губные звуки исчезли. Может, и зубы не все целы.
— Ты разве лицом работаешь? — попытался я его приободрить. — Ты же головой работаешь!
Терехин не счел нужным отвечать, только бросил такой взгляд — как камень, которым будущий еврейский царь пришил Голиафа. А может, мне так показалось. Что там разберешь — лицо в сплошных гематомах. Просто у меня чувство вины сильно развито. Спору нет, Терехин меня сдал, но ведь сначала я втянул его в чудовищные разборки. А еще кажется, у Достоевского есть такой диалог: — За что ты его так ненавидишь? Разве он сделал тебе что-то плохое? — Он-то не сделал. Зато я сделал. Поэтому и ненавижу.
Так или иначе, я счел за лучшее заткнуться и молчал все время, пока они с Кристиной в ванной комнате занимались оказанием первой помощи — промывали глаз перекисью и красили губы зеленкой.
После реставрации Терехин приободрился, и с артикуляцией как будто наладилось. Пряча от меня глаза, он вернулся к зеркалу и объяснил:
— Завтра в Москву лететь. В Думе с людьми встречаться, а с таким лицом в самолет не пустят, не то что в Думу.
— Не преувеличивай. Они там, депутаты, тоже друг друга по мордам хлещут на всю страну и за волосы таскают.
— Ну, не до такой же степени. И потом для них это часть спектакля. Отрежиссировано. Работает на популярность… Слушай, ты меня, того, извини… Я ведь не хотел… Сам знаешь, как это бывает. Рукояткой по глазу и ствол в лоб… Я пытался тебе намекнуть… Интонациями…
— Ага… Интонациями… Как все произошло?
— Возле подъезда. Только припарковался, рядом джипер остановился. То ли они меня вели, то ли возле дома дожидались. Вышли трое или четверо. Вроде, их четверо было, но четвертого не могу вспомнить. Я и сообразить ничего не успел. Пистолет в бок, так и привел их к себе. Главное, полный двор народу. Дворник рядом копался. И не крикнуть, и не дернуться… Я раньше думал, они хоть какие-то меры предосторожности предпринимают. Ночью там или рано утром. А им все по барабану. А что такого — пустили пулю в бок, сели и уехали, дворник, что ли, за ними погонится с лопатой?
— Кто они-то?
— Кто-кто?.. Вы… Бандиты… Два замка сменил — что толку? Что еще рассказывать?.. Сразу про тебя спросили. Где тебя искать. Я сказал, что не знаю… Потом пришлось звонить… Все, собственно.
История, рассказанная имиджмейкером, поразила меня в солнечное сплетенье. Все должно было быть совсем не так.
— Точно подошли на улице? — переспросил я.
— Почему бы нет?
— То есть морды не прятали? Без масок были?
— Я ж говорю, все так по-семейному произошло. Подъехали друзья на двух машинах. Зашли в подъезд. Во дворе вообще никто ничего не понял, не заметил…
— И можешь их узнать?
— Двоих-то точно.
— Как выглядели?
— Обыкновенно. Один небольшой. Голос у него такой несильный.
— Как это?
— Высоковатый.
— Колоратурное сопрано?
— Нет, конечно. Разве что в том смысле, что калорий ему в детстве не хватило. А другой — высокий. В смысле роста. Модный такой. С тонкими чертами. Не бритый — трехдневная щетина. Описать сложно, а увижу — узнаю.
— А не было такого — здоровый, похож на тиранозавра, с повязкой на носу?