Картонная пуля
Шрифт:
— А Краснопольский тебя лично касался?
Вопрос прозвучал откровенно двусмысленно.
— Ну, допустим, — она взглянула на меня не то с усмешкой, не то с вызовом.
— Я имею в виду, ты знала, что его бизнес — на крови?
— Как странно звучит. Почти как Храм Спаса на крови, — призадумалась Настя и уже совсем другим тоном закончила:
— Видишь ли, проблема графитовых стержней от меня как-то далека. Это раз. Во-вторых, он же был государственным директором. У них же там не частная лавочка.
— Вот именно, что частная. Каковой факт доказывают
— ?..
— …В судмедэкспертизе… А вообще-то у нас сейчас нет ничего такого государственного, откуда бы частным порядком не зачерпывались деньги…
— Не знаю. Я про это не думала.
— А твой отец? Его бизнес тоже замешан на… Как ты выразилась…
Зря я спросил. Но Настя, кажется, не обратила внимания на наезд:
— Вот уж как раз нет. Он человек далекий от криминала. Может, поэтому у него ничего не получилось с Зиновьевым. А начинал он с компьютеров. Купил в Америке крупную партию и продал здесь. Все честно.
Купил — а на какие деньги? — спросил я сам себя. — Впрочем, может на реализацию взял, может, сработал как посредник… Чего я все время к нему цепляюсь? То он у меня жадный, то у него — что-то там на крови. Зато вон какую классную дочку родил. Не есть ли одно это искуплением всех грехов?
— Да это я так, к слову. А про этого своего Валентина еще что-нибудь знаешь?
— Не знаю. Честное слово, я хочу тебе помочь, но не знаю как. Что тебя интересует?
— Когда-нибудь в шутейном разговоре, по пьяной лавочке, он не намекал, что может подслушивать чьи-то телефоны. В том смысле, что знает про каких-то людей больше, чем они могут предположить. Не хвастался, что держит кого-то под колпаком?
Поразмыслив, Настя сказала:
— He-а. Не могу вспомнить. Да, если честно, я вообще не могу вспомнить, о чем он говорил. Даже странно. Как будто общалась с немым, а сама не заметила. А по пьяной лавочке, как ты выразился, я его ни разу не видела. А он же, по-моему, вообще не пьет, так я поняла.
— И знакомых ёго не знаешь?
— Знакомых? Ну, например, его вся «Вселенная» знает. Это ночной клуб на Богданке, где мы были. Там с ним все раскланиваются — и бармены, и посетители, но я никого из них раньше не встречала… А еще одна моя знакомая у него в фирме референтом работала.
— Секретаршей, что ли?
— Ну да.
— Кто такая? — насторожился я. — Почему работала, сейчас, что ли, не работает?
— Да это еще в прошлом году было. Женя Полякова. Мы вместе в Тосслужбе» учились. На втором курсе у нее отец умер, проблемы возникли с деньгами, она и устроилась к Зиновьеву в фирму.
— Наверное, по твоей рекомендации? Не через газету же объявление давали.
— Именно через газету. Там даже конкурс был, и ее выбрали.
— За безупречную компьютерную грамотность?
— Не знаю. Вообще-то она и внешне вполне ничего.
— Вот и я о том же.
…Постепенно тема Яблокова и Зиновьева с их странным бизнесом исчезла. Мы разговаривали… Если бы меня сейчас спросили, о чем можно разговаривать с девушкой в машине
Например, ни с того ни с сего она спросила про какого-то Сорокина. Не посчастливилось ли мне прочитать его последний роман «Голубое сало»?
— С детства не люблю сало — источник холестерина, — остроумно парировал я. — А что, сильно интересный роман?
— Кому как. Я, например, прочитала первые сто страниц, нет вру, девяносто девять и решила: вот прочитаю еще одну и брошу. И на сотой странице как раз все и началось. Так, что потом оторваться невозможно.
— И про что там?
— Трудно сказать. Про то, как зарождаются вселенные. И про то, что чья-то персональная смерть или персональная боль не то, что не имеют совсем никакого значения, а равнозначны плевку, растоптанному пешеходами на асфальте какой-нибудь Средней Никитской. Правда, с другой стороны, плевок вшивого гомосека, только что вышедшего из тюрьмы, может иметь высшую мистическую ценность, и каждый посвященный норовит его поскорей слизнуть.
Отчего это? Если на моем жизненном пути возникают девушки, то они всегда ужасно умные — если читают про сало, то оно обязательно голубое, а если смотрят картинки, то это обязательно кубизм?
— Тьфу, гадость, — заметил я вполне равнодушно.
Неожиданно, сразу после этого плевка, Настя сказала:
— Еще я где-то читала, что мы остаемся детьми до тех пор, пока жива мать, пока кому-то можно сказать «мама». И это, как незримая стена, которая тебя защищает. Значит, теперь я стала взрослой.
Не умею утешать. В этом деле женщины — большие специалисты. У них всегда слова находятся.
И все-таки я погладил ее по голове, и она задержала мою руку, прижавшись к ней ухом и щекой.
— Мне все время хотелось тебе позвонить из Москвы, — сообщила она.
— Так я и думал, что ты была в Москве.
— Почему?
— Потому что твоего отца интересует все от компьютеров до графитовых стержней, и наверняка не интересует только одно — классические детективы. Ему кажется, что человека проще всего спрятать в большом городе.
Я хотел развить тему, но неожиданно увидел ее губы на таком от себя расстоянии, которое уже трудно разорвать без помощи технических средств — например, военных тягачей. То есть еще плюс два-три сантиметра, и все было бы в порядке, можно было разбежаться в разные стороны вселенной, о которой сочиняет трактаты неизвестный Сорокин, или в разные стороны «Ауди», что, впрочем, в определенном смысле — одно и то же. Но достигнутое расстояние так же неизбежно толкает двух человек навстречу друг другу, как сэру Исааку Ньютону невозможно избежать падающих сверху яблок. Я почему про него вспомнил? Ведь всемирный закон про губы именно он и открыл. Называется законом всемирного тяготения.