Карты печали
Шрифт:
– Я просто размышляю. Продолжай, Аарон.
В комнате Б'оремоса я с легкостью кинулся на гору подушек, как будто я делал это всю жизнь. Б'оремос улегся на своих подушках, своей ногой касаясь моей. Только Линни сидела выпрямившись, как знак препинания между нами.
Я задавал вопросы, сформулированные скорее как утверждение, а Б'оремос давал ответы, которые выглядели скорее как загадки. Это все было похоже на игру, я начинал постигать их способ мышления. Так бывает, когда изучаешь какой-то язык и вдруг начинаешь видеть сны на этом языке и понимаешь, что это и есть момент постижения новой культуры. Но когда он наступает,
Я совсем забыл о "смерти" Доктора З. и поэтому, когда вошел слуга, призывая Б'оремоса в апартаменты Королевы, я не был готов услышать его тяжелый вздох.
– Скорбь заставляет ее думать о своем бессмертии, - сказал он.
– Скорбь?
– спросил я.
– Бессмертие?
– Длинный день и стаканы поднесенного вина, значительно более крепкого, чем все, что я пробовал раньше, замедлили мою сообразительность.
– Смерть вашей Королевы печалит ее и она думает о времени, когда она сама будет в Пещере, лишенная утешения, родных дочерей, которые могли бы оплакать ее. Ей хочется еще одного ребенка. Она настаивает на том, чтобы быть засеянной этой ночью, и мы все будем вознаграждены, если будет урожай.
– Она просила меня, - сказал я.
– Она приглашала меня в свои покои, но я сказал нет.
Б'оремос и Линни были шокированы.
– Королеве не отказывают, - сказала Линни.
– Мы делаем свои посевы с любовью, - сказал я.
– А если есть любовь, всегда есть выбор.
– У мужчины в этих делах нет выбора, - сказал Б'оремос.
– У мужчины так мало времени, оно должно быть потрачено на службу Королеве. Она зовет и я...
– Он провел рукой по переду своего хитона, где появилась заметная выпуклость.
– Я мужчина и я должен ответить на призыв.
– Он мрачно посмотрел на меня.
– То ли ты играешь с нами и ты не мужчина, то ли...
– Я - Мужчина, - просто сказал я.
– То ли твое время движется с другой скоростью, - закончила Линни.
На это я не ответил. Я не смел.
Б'оремос прикоснулся к моему плечу и быстро вышел в дверь, скрытую под драпировкой, а мы остались с Линни одни.
– Для тебя время действительно идет иначе?
– спросила она.
Я долго думал, как объяснить так, чтобы не скомпрометировать еще больше наш прилет.
– Мы иначе считаем, - сказал я наконец.
Она немного помолчала, ее худое лицо сохраняло торжественное выражение, напоминая мне о мадоннах на витражах храмов там, на старой Земле. Наконец она взглянула на меня.
– Ты многому можешь научить нас, небесный путешественник.
– Я здесь для того, чтобы учиться, а не учить, - сказал я, и вдруг мысли мои странно прояснились. Я, казалось, вижу каждое слово прежде, чем произнести его. Сам того не замечая, я протянул руку, взял слово из воздуха, повернул его в ладони и сказал: - Это слово - ладанна.
– Я научу тебя разнице между плукенной и ладанной, - сказала Линни, без слов.
– Она сказала серьезно.
– Потому что нет сомнений, что я не могу научить человека горевать, если он не чувствует горя здесь.
– Она приблизилась вплотную ко мне и коснулась ладонью моей груди над сердцем, широко расставив пальцы.
– Но где же человек чувствует разницу между плукенной и ладанной, если не здесь?
– сказал я, накрывая ее руку своей. Ее рука дрожала.
– Меня никогда не касались, - ответила
– В моей деревне я была странной, даже более странной, чем обычный королевский посев. Я здесь, так как я Плакальщица Королевы, я Неприкасаемая. Тебе понятно, что это значит?
– Маленькая линнет, - сказал я почти шепотом, - сладкая певунья. Меня тоже никогда не касались. Я был слишком занят науками. Но теперь - это было бы также нарушением всех моих клятв - коснуться тебя.
Ее рука соскользнула с моего сердца к моим губам.
Я поцеловал ее пальцы один за другим. Они были огрубевшие, на большом пальце левой руки был шрам в виде креста. Потом я выпустил ее руку, потянулся за своей чашей с вином и осушил ее. На донышке лежало одинокое маленькое черное зернышко, как точка в конце предложения.
– Что это?
– спросил я.
Она взяла чашу, заглянула в нее, потом приложила руку ко лбу.
– Это то, что остается от орешка люмина, если его размочить в вине. У Б'оремоса остались те три орешка, которые ваша Дот'дер'це вернула ему. Один он положил в твою чашу.
– О, Боже. Я умру?
– спросил я, начиная чувствовать тепло, подымающееся в ногах. Если это смерть, она не так уж неприятна.
– О, нет, А'рон, не умрешь. Три орешка приносят смерть. От двух у тебя будут кошмары и истерика. Но один...
– Она заговорила тихим голосом и как-то рассеяно. Один - для ночи бешеного удовольствия.
– А ты тоже выпила вино с орешком?
– спросил я, вдруг с нетерпением ожидая ответа.
Она заглянула в свою чашу, осушила ее, снова посмотрела. Глаза у нее были золотые и большие.
– Мы не сможем остановить то, что уже началось, - сказала она.
– Если кто-то виноват, если было предательство, то это Б'оремос. Ты - и я - мы невиновны.
– Она встала, задула одну за другой свечи, потом подошла ко мне среди замешкавшихся теней и легла рядом со мной.
Первый поцелуй и первое прикосновение были сладкими, но не так, как все остальные, которые последовали потом.
– Дальше можешь не описывать, Аарон.
– Спасибо, сэр, но я не смог бы, даже если бы вы приказывали. Люмин затуманил мои ощущения и я не знаю, что было реальностью, а что - нет. Но я люблю ее, сэр. И я знаю, что она любит меня.
– Какие у тебя основания так говорить?
– Потому что когда она задувала свечи, я заглянул в ее чашу. В ней не было маленького черного зернышка.
– Дамы и господа, вы все слышали показания Аарона Спенсера. Я хочу, чтобы вы их тщательно обдумали. Вам надо изучить три вещи: мотивы засорения, метод засорения и, конечно, состоялось ли на самом деле засорение.
– Простите, сэр, но есть кое-что, чего я не понимаю. То, что случилось между мной и Линни, произошло наедине. Когда Б'оремос вернулся, мы уже расстались, она ушла в свою комнату, а я вернулся на корабль, где я должен был помочь перенести Доктора З в капсулу длительного сна. Мы с Линни решили, что нам нужно время, чтобы разобраться в своем отношении к тому, что случилось, и мы не собирались обсуждать это с кем-либо. Она напомнила мне, что нарушение клятвы под действием люмина не считается. Поэтому я никак не могу понять, из-за чего затеян этот военный суд. Но так как я обещал рассказать этому суду всю правду, я это сделал - как мог.