Карты великого мага
Шрифт:
Телефон пискнул, принимая СМС.
С замирающим сердцем открываю сообщение – и разочарованно вздыхаю.
Реклама обуви, распродажа, скидки.
А я-то подумала, что это СМС от Дениса.
Конечно, мы решили больше не общаться – как бы сильно нас ни тянуло друг к другу. Это больно, это мешает нам в тех отношениях, которые тоже для нас важны…
Но я все равно жду. Скучаю. Очень хочется, чтобы у мальчика все было в порядке. Думаю, ничего серьезного с ним после его дурацкого фокуса с венами не случилось; «Скорая» приехала
– Девушка, можно с вами познакомиться?
Первый порыв – заявить: «Нельзя».
Потом улыбаюсь, узнаю одновременно голос и запах парфюма мужа.
Леня выглядит довольным:
– Все, я отстрелялся. Ну что, Рыжая, если ты меня бросишь – я имею все шансы найти утешение на необъятной груди Татьяны Викторовны Яковлевой.
– Ага, так я и разбежалась ей тебя отдавать!
– Да я и сам не стремлюсь… Знаешь, у следствия появилась зацепка. Они нашли свидетеля. Мужика, который на одной площадке с Бородой живет. У него овчарка, среди ночи ей в туалет приспичило, пришлось выводить. И Татьяна Викторовна, ввиду особой ко мне симпатии, рассказала о том, как удачно она работает над раскрытием убийства нашего приятеля.
Сейчас лопну от любопытства!
– Ну и кто же заходил в квартиру Бороды?
– Лица убийцы свидетель не разглядел. Половая принадлежность тоже под вопросом. Джинсы, байка с капюшоном, очки, полностью закрывающие физиономию. Это может быть и мужчина, и женщина. Что ясно – худощавый и шустрый. Открывал дверь ключами. Сосед Бороды еще подумал, что, может, у Бороды новая пассия появилась. И он ей ключи дал. А потом вспомнил, что у Ильи племянник есть. Решил, что мог и он в гости заглянуть.
– Что ж, лучше, чем ничего. Значит, некоторых учеников «Атлантиды» можно исключить из списка подозреваемых. Параметр «худощавый» там ко многим не подходит…
«Ты ретроградка, – смеется над моей любовью к облупленным павильонам на ВВЦ муж. – Сейчас столько мест в Москве отреставрировано, гуляешь там, как по Европе. Парк Горького реконструировали – загляденье! А ты, оказывается, консерватор, come back to USSR».
Леня не прав: советские времена я вспоминаю с содроганием. С моим прямолинейным, как столб, характером мне было очень сложно выбирать выражения и наступать на горло собственной песне. Я не из тех, кто ностальгирует по руководящей роли партии и дешевой колбасе.
Московский ВВЦ – это другое, это мое студенчество, юность.
Помню, мы с девчонками, студентки Ленинградского меда, приезжали сюда на каникулы. Разглядывали павильоны, ходили по аллеям. Шашлык «из Шарика» пробовать не боялись…
Москва изменилась до неузнаваемости. И в чем-то это хорошо (все-таки можно найти пару толково отреставрированных кварталов), а чаще всего бесит (бетон и стекло современных зданий выглядят как занозы среди старинных построек;
ВВЦ – странная территория, нетипичное пространство, временная дыра. Там мало что изменилось, и там много советских запахов…
Я сижу на скамейке, жду Иру Слободскую и любуюсь клумбой с пышной петунией.
Никогда не видела такого сорта. Очень яркие цветки – сочно-малиновые, желтые, сиреневые. Внутри цветка – эффектная черная сетка.
Растения высажены очень красиво. Наверное, их недавно поливали – листья и стебли сочные, зеленые, и это тоже подчеркивает невероятную красоту цветков.
На клумбу пробирается луч солнца. Она вся вспыхивает множеством алмазов-капелек воды, оказывается, скрывавшихся среди резных листьев.
Я наблюдаю за этим сиянием и чувствую себя совершенно счастливой.
Все-таки жить – это очень хорошо, жизнь – безумно красивая штука. И даже когда на душе темно и горько, красота все равно наполняет жизнь. Надо просто уметь это видеть…
– Простите, я немного опоздала!
Расплываюсь в улыбке.
На Ире опять майка с принтом.
Вчера она надевала футболку с толстым рыжим котом. А сейчас на ней – топик с романтично закатившей глаза овечкой.
При всей своей внутренней свободе и наплевательском отношении к стереотипам я бы лично майку с овцой все-таки не надела.
Похоже, журналистка намного смелее меня, и…
Отворачиваюсь от девушки, но – поздно.
Я смотрю на петунию – и вижу цветы, но где-то параллельно в сознании я вижу Ирину матку, облепленную какими-то новообразованиями со всех сторон. Матка деформирована, как-то странно сплющена. Конечно, я не гинеколог. Но тут явные проблемы.
– У тебя дети есть?
Ирина хмурится:
– А что, надо? Мне все уже уши прожужжали – когда, когда… Сил никаких нет! Достали все, родители, подружки! Но я ведь никому ничего не должна, верно?
– Верно.
Я не могу точно поставить Ире диагноз.
Но я знаю, что с ней.
С одной стороны, она явно не торопится стать матерью. С другой стороны, девочке хорошо за тридцать, и на женщину таких лет, не имеющую мужа и детей, поглядывают с подозрением.
Ирин организм решил вот так дико защитить свою хозяйку. Нарастил ей на матке каких-то опухолей (дай бог, чтобы доброкачественных), которые ближайшие годы она будет вынуждена лечить.
Тогда ее статус в глазах матери и отца, жаждущих понянчиться с внуками, изменится. Дескать, девочка и рада бы – да не судьба.
Ох, люди, люди… Как вы калечите друг друга, если бы вы знали!
Только бы она выжила, эта худенькая журналистка.
Кстати – да, она ведь худощавая… Как тот преступник, убивший Бороду…
– Давайте прогуляемся? – Ира махает рукой в сторону тенистой аллеи, куда на большой скорости влетает парень на роликах. – Я полдня за компом, хочется пройтись, подышать…