Карусель
Шрифт:
Роксанна поджала губы и прищурилась.
— Прекрасно, но я все равно постоянно буду там одна. Я сойду с ума в четырех стенах. Ни с ними, ни с «мерседесом» не поговоришь.
Йен, которому совсем не нравился ее надутый вид, начал терять терпение.
— И чего же ты хочешь? Тебя тошнит от подобных лачуг, и я тебя не виню. Я предлагаю тебе квартиру настолько близко к дому, насколько могу это позволить. Ты же знаешь, что я не могу поселить тебя ближе. Так что же тебе нужно?
И тут же понял, что нельзя было так ставить
— Ты знаешь, Йен, чего я хочу. Прекрасно знаешь.
Она стояла посреди комнаты, завернувшись в норковое манто. Поза ее была вызывающей, но в глазах читалась мольба.
Он спокойно ответил:
— Я не могу этого сделать. Я в самом начале сказал тебе, что никогда не брошу свою жену. Я тебе говорил.
— Почему нет? Она тебе не подходит, иначе ты не был бы сейчас здесь со мной.
— Это не так. Одно не связано с другим.
— Она все время сидит, уткнувшись в книжки… и детей у вас нет. За четырнадцать лет вашего брака она даже не подарила тебе детей.
И опять она затронула запрещенную тему. И хотя он ответил по-прежнему спокойно, в голосе его зазвучали резкие нотки:
— Оставь мою жену в покое, пожалуйста. Мы не будем ее обсуждать, Рокси.
— Сколько раз тебе говорить, что меня зовут Роксанна? Я ненавижу, когда меня называют Рокси, и ненавижу, когда говорят, что я могу делать, а что — нет.
Еще два-три месяца назад она была всем довольна. Потом вдруг брак стал темой номер один. Йен устал, хотел спать, был озабочен тем, как побыстрее очутиться дома, и нисколько не настроен на тему номер один. Вообще-то он никогда не был настроен на эту тему.
— Послушай, — сказал он, — ты в своей жизни гораздо дольше откликалась на Розмари, чем на эту свою Роксанну, и говорить ты можешь обо всем, о чем угодно, кроме одного, Рокси.
— Не смей ничего говорить о моей жизни! Если она тебе небезразлична, если ты дорожишь моим будущим… Что со мной будет? Мы встречаемся уже третий год, я старею…
— Черт побери, тебе всего двадцать два, и ты говоришь, что стареешь! Живи одним днем. Наслаждайся им, как это делаю я.
— Тебе легко говорить. Ты застрахован. Сейчас ты вернешься к себе домой, в свое поместье…
— Это не поместье, это дом.
— И очень неплохой. Я видела его, проезжала мимо. У тебя там, наверное, мраморные ванны и бархатные крышки на унитазах.
Несмотря на охватившую его злость, он рассмеялся.
— Это так смешно?
— Нет, но иногда ты бываешь в высшей степени вульгарной, дорогая. Это-то и смешно.
— Вульгарной? Черт, если бы тут было чем в тебя швырнуть, я бы швырнула!
— Ну ладно, успокойся. Давай не будем углубляться. Мы прекрасно провели сегодня время, и будут новые вечера. Как насчет вторника? Нет, это слишком рано. Я не могу отсутствовать так много вечеров практически подряд. Как насчет пятницы?
Он знал, что расстраивает ее планы,
— Нет, не пятница. И ни один другой день, который ты выберешь, потому что это удобно ей, потому что она твоя жена, которую ты не любишь.
— Я никогда не говорил… — начал он.
— Значит, ты не любишь меня. Мужчина не может любить двух женщин.
— Я люблю тебя, Роксанна. Что должен сделать мужчина, чтобы доказать, что любит женщину?
— Жениться на ней. Если бы мы были женаты, ты бы сейчас был дома со мной.
Снова то же самое. С каждой минутой усталость и раздражение овладевали им все больше.
— Я недостаточно хороша для твоей семьи, вот в чем дело. Ты боишься своего отца. Сын известного филантропа женится на Розмари Финелли — вот, сказала, — дочери Вина Финелли с Дуган-стрит. Все смеются. Да ты просто не посмеешь. Ты боишься своего чванливого отца.
— А ты довольно храбрая девочка. Да что ты знаешь о моем отце? Ты никогда его не видела и не знакома ни с одним человеком, который знает его.
— Кроме тебя. А ты, да будет тебе известно, обронил достаточно намеков, чтобы у меня сложилось определенное мнение о нем.
Маленькая бестия! Умная, отправь ее в университет — окончит с отличием.
Йену стало больно. Пусть о нем она говорит что хочет, но не про отца. Никому не позволено поносить Греев…
— Что ж, милая моя Роксанна, если тебе это нравится, продолжай в том же духе, а с меня на сегодня довольно. — Он надел куртку и взялся за ручку двери. — Последнее слово, однако, остается за тобой. Это привилегия женщин. Пятница тебя устроит?
— Если ты дашь мне ответ сейчас, я не стану ловить тебя на слове. Я не прошу назначить точное время — в следующем месяце, например, нет… но я хочу услышать «да» или «нет». Я устала от неопределенности. Ты собираешься когда-нибудь развестись со своей женой?
Разъяренная красотка, требующая ответа. Никто не смеет его запугивать. Это еще никому не удавалось. Через несколько дней она снова будет в его постели, потому что она без ума от него, независимо от браслетов и машин, как и он от нее.
— Нет, — четко произнес Йен. — Как и раньше, я хочу, чтобы ты уяснила: я не собираюсь разводиться со своей женой. И больше ничего не хочу об этом слышать. Меня тошнит от этой темы.
— Тогда убирайся к черту! И больше не звони мне. Никогда!
Оттолкнув его, она выскочила за дверь и уже заводила свой автомобиль, когда Йен подошел к своему. Он постоял, наблюдая, как ее машина взвыла, чихнула, затряслась и затарахтела прочь. Тогда и он поехал домой.
На пустынном шоссе, в безлунную ночь Йена, словно туманом, окутало ощущение одиночества. Ничего себе, завершение вечера! А как все хорошо начиналось — с корзинки изысканных закусок и бутылки «Вдовы Клико».