Касание тайн
Шрифт:
– На вот это таблетки от зла. Будешь принимать после еды три раза в день.
Я обрадовался и с благодарностью принял лекарство. На душе у меня стало тепло и радостно, что так просто разрешилось мое бегство из дома, и уже нет никакого желания никуда бежать я выскочил из аптеки. Мимо проходил Леня Очколяс. Метров на двадцать он отстал от своей матери, которая шла впереди.
– А это ты Валик?
– Ты что, не видишь, что это я? – ответил я ему.
– Ты что делал в аптеке?
– Вот купил лекарство от зла.
– Такого лекарства нет. – Авторитетно заявил Очколяс.
– Вот смотри! – я торжественно показал ему две упаковки.
– Так это же глюкоза. – Не моргнув глазом, ответил Леня.
Я не знал еще, что такое глюкоза. Но отступать было не
– А что это такое, глю, глюкоза?
– А дай мне я покажу.
– На. – Я дал Лене пакетик. Он деловито развернул его, достал одну большую таблетку и положил себе в рот. Потом достал еще одну. Протягивая мне, сказал:
– Возьми, попробуй. Они сладкие и очень вкусные.
– Льонька, – позвала Леню мать. – Долго я буду ждать тебя. Ану ка бегом ко мне? Вот возьму дубину, я тебе надаю по жопе!
Очколяс с недоеденным пакетиком бросился к матери, забыв вернуть его мне. Но мне уже было все равно. Снова обман и разочарование. Аптекарь выдал обыкновенную глюкозу за лекарство. Но где мне понять уловку аптекаря, ведь эта глюкоза, как лекарство от зла, помогла мне оправиться от обид и привести себя в норму. Дала новый толчок к тренировке самообладания в стрессовых ситуациях в будущем и помогла мне осознать, что надо взвешивать свои поступки и действия, дабы сохранять спокойствие и самообладание…
Глава 4
Я остро нуждался в друге, задушевном, сильном советчике, который заменил-бы отца. Быть с другом всегда и везде вместе, ощущать его защиту и поддержку, разве это несчастье. Такого друга не было. Одиночество волной захлестывало, подавляло душевные порывы к прекрасному видению Мира. Все казалось мрачным, неприветливым, враждебным. Особенно тягостно оно в минуты не понимания детьми, близкими и родными людьми, и я выдумал себе верных друзей. Так моим другом стал перочинный ножик, который помогал создавать из срезанных прутиков настоящие «сабли» или «ружья», которыми я сражался со злой крапивой, чувствуя себя в этот миг сильным и отважным. Цветное стеклышко, синее-синее, в котором мир представал в таких синих красках, как в кино, и птицы, и листья в нем, и трава, и небо, все было синее. А небо днем казалось таким, каким было ночью. Только солнце, такое же яркое, как всегда, и смотреть на него сквозь синее стеклышко так же больно, как и без стеклышка. Еще моим другом был петушок. Он гордо вышагивал по двору. Его разноцветный хвост развивался на ветру, привлекая внимание несушек. Петушок здорово умел драться. И хоть я и побаивался его, но считал петушка своим другом, потому, что он никогда не был смирным и вечно задирался ко мне. Бывало, растопырит крыло, и боком – боком подступает, воинственно покрикивает, как индюк. Я «саблей» отпугиваю забияку, но все напрасно. С диким кудахтаньем петух прыгает ко мне на голову, бьет клювом по голове и принуждает спасаться бегством. Я прячусь за массивной дверью деревянного коридора. А петушок с видом победителя, вышагивает, чинно поворачивая бока несушкам, мол, смотрите какой я герой. Горьки минуты одиночества. Последний год перед школой выдался особенно трудным. Открылся летний детский сад для детей работников колхоза "Большевик", зимой Шпитьковской детсад не работал. Бабушка собралась отвести меня.
– Ты снова улегся? – окликнула она меня. Я успел уже задремать, лежа на печке, мечтая о своих друзьях. – А ну ка слезай, а то уже девять скоро!– твердила неумолимо бабушка.
Я неохотно слез с печки. Снял длинный сестрин сарафан, служивший мне ночной рубашкой. Надел трусы, шорты на одной шлейке-подтяжке штанин, безрукавку и выбежал босиком во двор. Там уже меня поджидал забияка петушок. Птица, завидев своего врага, покосилась глазом, и пошла было в наступление, воинственно переваливаясь с ноги на ногу, как бы, подражая увесистому гусю. Но скрипнула, отворяясь, коридорная дверь и на пороге появилась бабушка. Петух нехотя отступил, делая вид, что собирает зерно, и никакого дела ему нет до мальчишки. Бабушка, замотавшись у печи, опаздывала с внуком. Но, тем не менее, бабушка взяла меня за руку, и мы двинулись в путь. Мне ничего не
– Боже ж ты мой! На кого ж ты похоже, а?!– она всплеснула руками, ухватила крепко меня за плечи и притянула к себе. Я завертел головой, но бабушка неумолимо стала облизывать чумазые щеки, смачно сплевывая грязную слюну. «Умыв», таким образом, мое лицо, она повела меня к детскому саду. А, мне, так не хотелось туда. Не хотелось расставаться со своими друзьями Ножиком, Синим Стеклышком, и Петушком, их не разрешалось брать с собой. Я нехотя плелся следом, намеренно отставал от спешащей бабушки. А каштаны приветливо качали зелеными листьями. Парк пел листвой приветливые гимны.
– Да иди же быстрее! – подгоняла она меня. И я подбавлял шага, но как только бабушка отворачивалась, уходила чуть вперед, снова отставал и, наконец, решил-таки спрятаться за ствол раскидистого каштана.
– Ты смотри какое вредное дитя? Удрало! От паршивца! А ну ка выходи! – бабушка, ворча, таким образом, возвращалась, проходила мимо, а я выбегал из-за ствола каштана и насмешливо говорил ей в спину:
– Б-а-а бабушка, а кого вы там зовете?!
– Ну, подожди, вот скажу воспитательнице тете Оле, она тебе крапивой, крапивой! От будешь знать, как издеваться над старыми людьми!
Вот и детский сад. Воспитательница полная, круглолицая, встретила нас у калитки.
– Я вас не приму. Уже все дети давно в столовой.
– Так и не нужно ему кушать. Пусть играет! – парировала бабушка.
– У нас так нельзя. – И, обращаясь ко мне, – А ты будешь наказан за опоздание. Последний раз принимаю тебя. – И уже бабушке, – Больше чтобы не опаздывали! – строго приказала она. На что бабушка махнула рукой проворчав:
– А-а-а! – Знаем вас, лодырей?!
Я поплелся за воспитательницей следом. В столовой было тепло и жарко, дощатые столы уже убраны.
– Садись за стол! – приказала воспитательница.
Я сел, стал болтать ногами. Неожиданно рядом вырос длинный худой мальчик. Это опоздал в детский сад Шут Коля. Я считал его своим другом. У него тоже не было отца, и он тоже, как и я, сегодня опоздал в детский сад. Дружба наша началась еще из прошлого года, когда к нам домой приехала родная сестра моей бабушки по отцу мирить мою мать с Альбертом, моим отцом. Ее звали тетя Зина, и она жила в Москве, и работала стенографисткой в канцелярии правительства СССР. Мать говорила, что она стенографировала разные совещания правительственных встреч и даже присутствовала на визитах иностранных делегаций по приглашению правительства. Она привезла целую уйму шоколадных конфет с вишневым ликером, с коньяком, ну в общим мне было позволено взять целых два кармана в мой пиджачок. И тетя Зина, а мать строго настрого приказала мне не называть ее бабушкой, называть только тетей Зиной, хоть на самом деле она была мне двоюродной бабушкой. Тетя Зина вызвалась повести меня в садик, но мать не позволила, как оказалось, моя мать боялась, что меня заберет отец в Москву и отдаст на воспитание тете Зине. Вот поэтому я, с набитыми карманами шоколадных конфет, моя мать и тетя Зина вдвоем привели меня в детский садик. Вот тут-то и появился Шут Коля, который раньше совсем не обращал на меня никакого внимания, так как он был на целый год старше и у него был свой круг друзей одногодок. Он робко подошел ко мне и спросил:
– Валик, а дай мне конфету. – Он возник рядом с нами и не уходил, пока тетя Зина не сунула ему в руку конфету в красной обертке. Он взял угощение и обращаясь ко мне сказал: – Дай и ты мне, для мальчишек. А я скажу, чтобы вони тебя не обижали. А если кто-то и будет к тебе задираться, то ты только скажи мне! – Он стоял и не уходил, теребя уже обертку от конфеты в руке. Тетя Зина сказала мне:
– Валик, не давай конфет этих никому. Они с алкоголем и детям этих конфет нельзя давать.
Я почувствовал свою важность и значимость в эти минуты и обратился к тете Зине: