Каштановый омут
Шрифт:
Первым порывом Саэра было избить Гилберта и довести снова до состояния полного идиотизма, но он сдержал себя, так как не было способа скрыть следы побоев, а крики Гилберта могли разбудить гостей. Грязно ругаясь про себя, он ушел. Однако к тому времени, как Саэр добрался до собственной постели, он уже широко улыбался. Все его проблемы были решены. Выздоровление Гилберта убедит людей Невилля в его, Саэра, добрых намерениях. Потом, как только Джиллиан забеременеет и появится гарантия, что она доносит плод до положенного срока, Гилберт умрет.
Саэр понял теперь, как он объяснит эту смерть: узнав, что его жена сумеет продолжить
Все шло по плану, пока неожиданно восемнадцатого октября не умер король Джон. Сначала новость обрадовала Саэра. Это, казалось, могло лишь укрепить позиции Людовика в Англии, а, стало быть, и позиции Саэра. Однако к концу следующей недели ситуация стала выглядеть менее привлекательной. По стране распространился слух о том, что множество людей покинули Людовика, чтобы принести клятву верности на коронации Генриха III, а рассказы об упорной обороне Дувра и в других местах во славу юного короля подкрепляли достоверность этих слухов.
Когда Людовик снял осаду Дувра, Саэру пришло в голову, что неплохо было бы ему совершить что-нибудь, чтобы своим собственным могуществом произвести впечатление на людей Невилля. Он не думал, что они способны организовать восстание – разве только, если Людовик сдастся и покинет Англию, что казалось неправдоподобным. Однако, если период передышки затянется и отряды короля Генриха приблизятся, кому-либо из людей Невилля может прийти в голову идея убить Саэра и, получив контроль над идиотом, продемонстрировать свою верность королю.
Саэр не должен допустить, чтобы такая мысль пришла им в голову, а сделать это можно, только победоносно подавив единственный сохранившийся в этих местах очаг верности королю Генриху. Этим он дополнительно убьет еще двух зайцев – уничтожит плацдарм, с которого король сможет атаковать окружающие французские бастионы, и представит самого себя в выгодном свете в глазах Людовика.
Трудность состояла в том, что земли принадлежали все тому же проклятому молокососу Адаму Леманю. Саэра охватило очень неприятное предчувствие. Он никогда не боялся ни одного человека, пока не встретился с Адамом. Саэр всегда был достаточно осторожен, чтобы не вызывать враждебности тех, кто могущественнее его, вроде графа де ла Марша, и никогда еще не был так близок к паническому ужасу, как в тот момент, когда оказался в клещах между двумя отрядами Адама. Стыд при воспоминании о той поспешности, с какой он покинул поле боя, и ярость, что ему приходится стыдиться самого себя, подавили беспокойство. Гнев пришел на смену осторожности и принялся сверлить мозг Саэра, утверждая его в мысли, что Адама сейчас не должно быть в его землях. Он наверняка уехал приносить клятву королю Генриху.
На следующий день Саэр созвал расквартированных
Предположения Саэра оправдались. Как только до людей Невилля дошла весть о смерти короля Джона и отходе войск Людовика от Дувра, они начали сомневаться, правильный ли выбор сделали. Может быть, теперь настала пора переметнуться обратно к английскому королю? В то же время люди Людовика продолжали удерживать большую часть графства. Осторожность – важнейшая составляющая доблести. Сэр Ричард решил для начала посетить Тарринг и понаблюдать за Саэром, насколько тот покажется уверенным в своем будущем, а также разузнать, по возможности, о дальнейших планах Людовика.
На большую часть вопросов сэра Ричарда ответили действия Саэра. Казалось очевидным, что Саэр не воспринял снятие осады Дувра как признак приближающегося поражения Людовика. Если бы он считал так, то скорее принялся бы укреплять оборону Тарринга, вместо того чтобы уводить своих людей на захват новых земель. Из этого следовало, что Саэр ожидал начала нового наступления своего сюзерена против юного английского короля, а вовсе не сдачи его позиций. Таким образом, было бы небезопасно, решил сэр Ричард, пытаться в такое время испытывать Саэра на прочность.
Это решение подкреплялось и явными свидетельствами улучшения состояния Гилберта, на что и рассчитывал Саэр. Хотя юноша еще не узнавал старого друга своего отца, он заметно окреп физически, не так уже боялся всякого мужчины и был абсолютно предан Джиллиан. Она же со своей стороны оставалась удивительно ласковой и терпеливой в отношениях со своим неполноценным мужем. Сэру Ричарду показалось, что было бы серьезной ошибкой уничтожить такого внимательного и заботливого покровителя, каким показывал себя Саэр, ведь сам сэр Ричард не мог справиться с этим несчастным, как ни пытался.
Единственную ошибку Саэр допустил, рассчитывая на то, что злоба Осберта может быть побеждена разумом. С отъездом отца тот, конечно, не освободился до конца от страха перед ним, но тут же принялся просчитывать в мозгу возможности обойти наложенные запреты. Поэтому Осберт оказался единственной проблемой, которая продолжала беспокоить сэра Ричарда. Ему не нравилось, как Гилберт принимался хныкать при появлении Осберта, а Джиллиан мгновенно срывалась с места, чтобы в полном смысле слова встать между Осбертом и своим мужем. Было ясно, что Осберт развлекается, терроризируя калеку, и способен исподтишка попытаться обидеть его. Сэру Ричарду не нравилось выражение лица Осберта, когда он посматривал на Джиллиан, и то, что она оставалась наедине с ним в замке, не имея защиты от этого, очевидно, абсолютно безнравственного человека. Не нравилось ему также, как Осберт разговаривал с ним самим.