Каштановый омут
Шрифт:
– Кому ты пишешь?
Джиллиан подскочила и едва не разлила тушь.
– О, милорд, – выдохнула она, – как вы меня напугали. Я… Я никому не пишу.
– Но это не счетная книга, – сурово произнес Адам. – Я не знаю, что еще можно писать, если не письмо кому-то, – лицо Джиллиан стало наливаться краской, и у Адама екнуло сердце. – Дай мне посмотреть, – сказал он, протягивая руку.
– Я никому не писала, – настаивала Джиллиан, краснея еще больше. – Я только упражнялась в письме.
– Упражнялась? – повторил Адам. – Я видел, что ты пишешь
– Это только потому, что я так часто писала эти слова, – на последнем дыхании пролепетала Джиллиан, – но… но…
Руки Адама вежливо, но с твердостью отстранили ее. Адам взглянул на доску, потом ошеломленно на Джиллиан.
– Это, конечно, ужасно бесполезная трата пергамента, – едва слышно проговорила Джиллиан, – но я соскребу все начисто, и он будет почти как новый…
Адам не дал ей договорить. Он прижал ее к себе и поцеловал. Потом отпустил ее губы, чтобы улыбнуться, и поцеловал еще раз. Пергамент сверху донизу был исписан его именем в сочетании с самыми нежными прилагательными.
– Я же просила вас не смотреть, – смущенно сказала Джиллиан, когда губы ее освободились.
– Нет, не просила, – возразил Адам, продолжая улыбаться. – Ты сказала только, что не пишешь никому, а это оказалось неправдой, или, может, ты осмелишься назвать меня никем?
На это нечего было ответить. Джиллиан тщетно попыталась толкнуть Адама в грудь, и он снова рассмеялся и поцеловал ее. Их губы встретились, и давление ее кулачков ослабло, но, когда он поднял голову, она сказала:
– Пустите меня. Я должна приготовить вам одежду. Адам, пустите. Вы замерзнете.
– Не «любимый Адам», – поддразнил он ее, – не даже «дорогой Адам»? Почему этому старому куску овечьей шкуры достаются сладкие слова, а не мне?
– Вы всегда так жестоко смеетесь надо мной, – пожаловалась Джиллиан, тоже, впрочем, улыбаясь. Затем она полностью прекратила сопротивление и, когда Адам в ответ ослабил хватку, мгновенно вывернулась и выскочила в переднюю. Вернувшись с ворохом одежды, она велела Адаму одеться. Пока он одевался, она сняла с каминной полки котелок и перелила содержимое в чашку. Повернувшись к Адаму, чтобы передать ему суп, она увидела его изношенный наряд и покачала головой.
– Вы такой большой, – сказала она, извиняясь, и подставила чашку на столик, чтобы помочь Адаму с завязками, – а у меня не было никакой ткани, чтобы сшить для вас одежду, До вчерашнего дня, когда… ох, мне надо столько рассказать вам, милорд. Французский корабль пришел в гавань, и мы захватили его. Надеюсь, мы имели на это право?
– Мы его захватили? Не говори только, что ты…
– Нет, – рассмеялась Джиллиан, – Олберик отправился в порт и… Думаю, будет лучше, если он сам расскажет вам, что сделал, потому что я не совсем все поняла, хотя он и объяснял. Но, Адам, груз предназначался лорду Льюиса и был очень богатый. Теперь я смогу сшить для вас подходящую одежду и…
– Льюису? – Адам скривил губы и присвистнул. – Его ограбили дважды за несколько дней. Мне придется усилить стражу на стенах и проверить оружие. Когда они узнают…
– О, я надеюсь, они ни о чем не узнают. Мы захватили капитана и команду в плен. Они внизу, ждут вашего суда, милорд. А судно мы отправили в Роузлинд – Олберик решил, что там его
«Олберик?» – удивленно подумал Адам. Он никогда за всю свою жизнь ничего не думал. Не то чтобы начальник гарнизона был глуп или невежествен. Он был кладезем знаний и опыта, но никогда не использовал их по своей инициативе. Это Джиллиан подумала – не о Роузлинде, конечно, но о необходимости спрятать корабль. Когда она указала на это Олберику, он уже мог предложить гавань Роузлинда. У Адама мелькнула мысль, почему все-таки Джиллиан с такой неохотой соглашается признавать свои успехи, но она с новым восклицанием убежала в спальню, из которой минуту спустя вернулась с маленькой шкатулкой в руках.
– Посмотрите, что еще было на борту. Теперь у меня есть кое-что, чтобы расплатиться с вами, – Джиллиан раскрыла шкатулку, демонстрируя взятые с французского судна драгоценности.
Адам взглянул на них и перевел глаза на Джиллиан.
– Какова их стоимость? – спросил он, твердо подавляя в себе порыв сказать ей, что не возьмет их, чего – как он опасался, она и ждала.
– Как я могу судить, милорд? – смущенно ответила Джиллиан. – У меня никогда не было таких вещей, и, по правде говоря, у жены и дочерей Саэра тоже. Иногда, желая сделать красивый жест, он осыпал их драгоценностями, но потом забирал назад. Хватит ли этого, чтобы окупить расходы, которые вы понесли, спасая меня?
Спасая ее! Если Джиллиан относилась к происшедшему именно так, между ними вообще не мог вставать вопрос о каких-либо долгах. Адам уже открыл, было, рот, чтобы сказать, что она уже тысячу раз расплатилась с ним своей любовью, и закрыл его. Слишком велика была вероятность, что она именно этого и ожидала от него. И все-таки он не возьмет эти вещицы. Адам смущенно прокашлялся.
– Слишком рано решать, каким образом должны быть оплачены расходы, или даже в каком размере. Мы еще только пытаемся заполучить твои земли. Пока что давай будем считать драгоценности моими, но одолженными тебе, чтобы ты не выглядела нищенкой перед вассалами и кастелянами.
Джиллиан вдруг отчетливо вспомнила, что вассалы уже видели ее в грязном, залатанном платье и в рваной косынке. Она чуть не сказала об этом Адаму, но постеснялась упоминать о своей свадьбе. Ответ Адама привел ее в замешательство. Она думала, что он сразу заберет драгоценности. Это были слишком дорогие предметы, и она не хотела брать на себя ответственность за их хранение.
– Как скажете, милорд, – ответила она с сомнением в голосе, – но не хотите ли вы держать их у себя? У меня нет места, чтобы надежно хранить их. Сегодня я их спрятала, но долго так продолжаться не может. И хотя у меня есть список всего, что там было, составленный и подписанный капитаном, я не хочу изо дня в день пересчитывать их и волноваться за сохранность.
Не было ли это пощечиной ему за недостаточную щедрость, гадал Адам. На лице Джиллиан ничего не указывало на ее разочарованность или раздражение. Неужели она хотела, чтобы он ответил, что не будет считать ее ответственной, и позволил ей тем самым присвоить несколько вещиц? Чепуха, зачем бы она тогда упоминала о списке? Она могла бы забрать и половину содержимого шкатулки, просто уничтожив список, составленный капитаном. «А я уничтожу себя, если за каждым ее словом буду искать тройной смысл», – предупредил сам себя Адам.