Кассандра
Шрифт:
Раздался звонок мобильного, и он услышал голос Эльвиры.
— Ты можешь сейчас приехать ко мне? — попросила она страдальческим тоном. — Я вчера чуть не умерла… До сих пор чувствую себя ужасно.
— Аналогично, вчера такой кошмарик приснился, что сам чуть Богу душу не отдал.
— И у тебя тоже сон? — Она напряглась. — Приезжай ко мне — посоветуемся, как нам действовать дальше!
— Действовать, нам? И так понятно: я делаю промоушн картинам твоего покойного супруга, а ты ожидаешь от меня результатов. — Леонид решил повременить с посещением этой неутомимой жрицы любви.
— Ты не понял… Приезжай, поговорим —
— Сочувствую, но у меня масса дел. Как только с ними покончу — загляну к тебе, но это будет через пару деньков, не раньше.
— А если я скажу, что ты в опасности и только я могу тебе помочь? — Голос Эльвиры зазвенел от напряжения.
— И какая опасность мне угрожает? — насмешливо спросил Леонид. «Пока вижу реальную опасность умереть в твоих объятиях».
— Не по телефону… Я боюсь, если станет известно… Приезжай, я тебя очень прошу! — умоляюще воскликнула Эльвира.
— Извини, но мне пора — вечерком позвоню. Прошу тебя очень, только не умирай! — И Леонид сразу отключился, так как на экране мобильника появилось сообщение о звонке Стаса.
— Кое-что узнал о твоем художнике. Его, оказывается, многие знали и не любили — он был чокнутый, — сообщил приятель.
— Хорошая характеристика, но я это уже давно понял. Что еще?
— Увлекался всякой белибердой, мистикой. Был поведен на индийских верованиях, считал, что достиг каких-то высот в тайнознании.
— Стас, ты сейчас говоришь и ничего не говоришь: в твоих словах нет никакой конкретики, — раздраженно произнес Леонид.
— У него была любовница — из тех, которые лазят по канализациям, такие постоянно в дерьме.
— Вот это уже интересно. А я думал: почему это он на склоне лет вдруг решил стать диггером? Не знаешь, как ее зовут, где найти?
— Знаю — Кассандра. А найти можно на «зеленке».
— Имя, конечно, известное, но подозреваю, что это лишь прозвище.
— Догадливый. Так оно и есть.
— А что за «зеленка»?
— Так у этой молодежи называется то, что когда-то было Зеленым театром, а еще раньше крепостными укреплениями. Они на сохранившейся крепостной стене тренируются, оттачивают альпинистские навыки, хотя больше лазят по вонючим подземельям.
— Понял, знаю, где эта «зеленка» находится. Спасибо за ценную информацию. Завтра днем съезжу туда.
— Я так понял, ты взял меня в долю?
— Тогда расходы и аванс вдове — пополам?
— Не напрягайся — я пошутил. Если захочешь классно поспать — приходи, только постель с собой захвати.
— Лучше не напоминай. До связи.
Леонид задумался: пора обзвонить приятелей- журналистов — узнать, как идет подготовка материалов по раскрутке художника. Статьи в газетах и радиопередача должны «выстрелить» одновременно, иначе не добиться эффекта запоминания. Он почувствовал себя в роли дирижера, готовящего оркестр к выступлению. Первому позвонил Игнату.
6
Запах немытого тела ординарца Прошки проник в избу раньше него самого.
— Вашбродие, прибыл вестовой — вам приказано на рассвете выдвинуться к селу Чупилово, там замечен разъезд краснопузых. Вот письменное распоряжение. — Он положил мне на стол пакет, запечатанный сургучной печатью. Я вскрыл его, и содержимое меня не обрадовало.
— А почему вестовой сам ко мне не явился? Где он?! — Мой голос был полон негодования.
—
— Не то же самое! Когда буду в штабе — разберусь с ним. Свободен! — Увидев, что тот продолжает стоять, переминаясь с ноги на ногу, спросил: — Что у тебя еще?
— Вашбродие, хочу отпроситься… Мы уедем, а Дуняха здесь останется.
За две недели, что мы находились в этом селе, Прохор успел обзавестись зазнобой, не первой на моей памяти. Война вымела мужиков из деревень, оставив там лишь немощных и малолетних, так что даже гнилозубый, потный, с лицом в оспинках Прохор пользовался успехом. Думаю, что командир первого эскадрона Воробьев на подобную просьбу своего ординарца разразился бы матом, швырнул бы в него, в лучшем случае, сапог и отправил бы на кухню чистить картошку, а я либерал — даже испытывая антипатию к Прошке, представляя, как он грязными руками обнимает нежное женское тело, иду ему навстречу.
— Хорошо, но чтобы в полночь был здесь. Передай по эскадрону мой приказ — в два часа подъем, в четыре часа выступаем.
Эскадрон — слишком сильно сказано: у меня осталось лишь три десятка конников.
Не знаю почему, но я невзлюбил Прошку с первого дня, и, наверное, не только за чрезмерную потливость — от него всегда разит, как от лошади после скачек. Он чувствует мое отношение и меня ненавидит. При случае, не задумываясь, всадит пулю в затылок, но пока мы как каторжники, скованные одной цепью. А вонь и пот — это лицо войны, а еще блохи, тиф, дизентерия, сифилис. Ведь большую часть времени нам приходится не сражаться, а то идти вперед, то отступать, жить в собачьих условиях, жрать что попало; набивая брюхо, помнить, что завтра, может, придется жить впроголодь; спать вполглаза и никогда полностью не раздеваясь. Опасность подстерегает всюду — красные нас теснят, а черные, зеленые, всевозможные батьки сельского масштаба — сегодня союзники, а завтра могут напасть, захватить врасплох и поставить к стенке.
Жизнь состоит из случайностей, которых море, а мы лишь щепки, и нас бросает то туда то сюда. А искать закономерности в случайностях — неблагодарное дело. Только здесь понимаешь надуманность и искусственность построений Ницше, Шопенгауэра, которых читал взахлеб в студенческие годы. Волюнтаризм — это лишь словоблудие, от нас ничего не зависит. А может, дело лишь во мне? «Бог умер», — провозглашает Ницше, а жив ли я?
Будучи в университете приверженцем революционных идей, с одобрением встретив падение царизма, я в результате нелепых обстоятельств жизни, главным образом, вследствие своего дворянского происхождения, оказался в Добровольческой армии, которая борется за возрождение монархии, за цели, чуждые мне. А что мне оставалось делать, когда я оказался между жерновами, которые готовы были стереть меня в порошок? Выбор за меня сделали красные: только из-за происхождения определили в заложники, а на мои взгляды им было наплевать, как и на то, что я был исключен из университета накануне выпуска за открыто высказываемые взгляды и материальную поддержку рабочих кружков, руководимых эсерами. Лишь то, что вскоре наш небольшой городок был взят Добровольческой армией, спасло меня от расстрела.