Кастальский ключ
Шрифт:
«Дом, во двор которого я вошел, был чрезвычайно огромен, — писал Некрасов в очерке «Петербургские углы». — Меня обдало нестерпимым запахом и оглушило разнохарактерным стуком и криком; дом был наполнен мастеровыми, которые работали у растворенных окон и пели. В глазах у меня запестрели отрывочные надписи вывесок, которыми был улеплен дом изнутри с тою же тщательностью, как и снаружи: «Делают траур и гробы и напрокат отпускают», «Медную и лудят», «Из иностранцев Трофимов», «Русская привилегированная экзаменованная повивальная бабка Катерина Бригандин», «Александров, в приватности Купреянов».
Д. В. Григорович
Но особенно этого простолюдина восхищают книги: «Жизнь некоторого Аввакумовского скитника в Брынских лесах и курьезный разговор его при переезде через реку Стикс», «Похождения Ваньки Каина со всеми его сысками, розысками и сумасбродною свадьбою», «История о храбром рыцаре Венециане и прекрасной королеве Ренцыване».
Как проникло сюда, в эти трущобы, прекрасное солнце пушкинской поэзии? И откуда они, эти нищие, вечно голодные люди, узнали о дуэли на Черной речке?
Каждый день к гробу Пушкина приходили тысячи. Никогда Россия не видела такой любви к поэту, такого прощания с его прахом.
Такой любви к поэту, такой ненависти к его врагам.
«Ужо тебе!»
«Все население Петербурга, — пишет современник, — а в особенности мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно желало отомстить Дантесу».
Вынос тела для отпевания должен был состояться днем 30 января. Но, «чтобы избежать манифестации при выражении чувств, обнаружившихся уже в то время, пока тело было выставлено в доме покойного, чувств, которые подавить было бы невозможно», погребальная церемония была совершена в час полуночи. По этой же причине участвовавшие были приглашены в церковь при Адмиралтействе, а отпевание происходило в Конюшенной церкви.
Все совершалось втайне, ночью, без факелов, без проводников, с приглашением только самого узкого круга друзей.
На улицах возле церкви были расставлены солдатские пикеты. Шныряли переодетые, но всеми узнаваемые шпионы. И в квартире почившего, пока там находился его прах, в эскорте, провожавшем его тело в церковь, в самой церкви — повсюду были жандармы, жандармы, жандармы…
В отчете о действиях корпуса жандармов за 1837 год Этим мерам дано высокое жандармско-философское обоснование.
«Пушкин, — говорится в отчете, — соединил в себе два единых существа: он был великий поэт и великий либерал, ненавистник всякой власти. Осыпанный благодеяниями государя, он однако же до конца жизни не изменился в своих правилах, а только в последние годы стал осторожнее в изъявлении оных».
Вначале февраля 1837 года жена цензора А. В. Никитенко вернулась домой из поездки в Могилев. Она рассказала мужу, что на одной из станций неподалеку от Петербурга она увидела простую телегу, покрытую соломой, под соломой гроб, обернутый рогожей. Три жандарма суетились на почтовом дворе, хлопотали, чтобы скорее перепрячь
— Что это такое? — спросила она у одного из находившихся там крестьян.
— А бог его знает что! Вишь, какой-то Пушкин убит — и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости господи, как собаку.
Гроб мчали на почтовых. Скакали жандармы, скакали лошади, скакала телега, скакало тело, скакал сопровождавший его по царскому повелению А. И. Тургенев.
Жандармский капитан скакал впереди всех, оставив Тургенева, гроб, тело далеко позади. За ним скакал Тургенев.
Он прибыл в Псков 4 февраля вечером и попал прямо на вечер к псковскому губернатору Пещурову. Следом за ним прискакал камергер Яхонтов, который привез губернатору письмо, продиктованное Бенкендорфом. Письмо, которое Тургенев назвал письмом «о невстрече».
Остановив веселье гостей, Пещуров начал читать письмо вслух, но когда речь пошла «о невстрече» — про себя.
«Имею честь сообщить вашему превосходительству, — гласило письмо, — волю государя императора, чтобы вы воспретили всякое особенное изъявление, всякую встречу, одним словом, всякую церемонию, кроме того, что обыкновенно по нашему церковному обряду исполняется при погребении тела дворянина. К сему неизлишним считаю, что отпевание тела уже совершено».
В час пополуночи Тургенев и сопровождавшие его жандармы снова поскакали — сперва в Остров, где их встретили исправник и городничий, а оттуда — в Тригорское, к Осиновой. «За нами, — пишет Тургенев, — прискакал и гроб в седьмом часу вечера». Осипова послала мужиков рыть могилу. Условившись приехать завтра, они отправились в Святогорский монастырь. Возвращаясь, продолжает свой рассказ Тургенев, «повстречали на дороге тело, которое скакало в монастырь».
Наутро состоялись похороны. Тургенев торопился в Петербург.
«Так как земля была мерзлая, — сообщает историк Псковщины И. И. Василев, — то, по спешности дела, смоляной ящик просто зарыли в снег, и уже весною, когда земля оттаяла, он был закопан в землю…»
Наталия Николаевна пережила Пушкина на двадцать шесть лет. Пока он умирал и когда умер, падала в обморок, корчилась в конвульсиях. Но уже две недели спустя Е. А. Карамзина с удивлением отметила деловитость, с которой она готовилась к отъезду на Полотняный завод, где намеревалась отбыть срок траура. Два года спустя она вернулась в Петербург. Снова закружилась в хороводе высшего света. Бывала в домах, куда не так давно приезжала вместе с Пушкиным и вальсировала на его глазах в объятиях Дантеса. Все были к ней милы и благосклонны.
И все же не будем ни судить, ни осуждать ее — Пушкину, оставшуюся Гончаровой. Не ее вина, что ее затянула дьявольская карусель, заверченная всем сонмом врагов Пушкина, и что быть женой Пушкина оказалось ей не по плечу.
Не будем ввязываться в никчемный спор, была ль она умна иль неумна, верна иль неверна. Какое все это имеет значение?
Для нас она жена Пушкина. Защищая ее честь, которую он считал своей честью, Пушкин отдал жизнь. Смертельно раненный, делал сверхчеловеческие усилия, чтоб не огорчить ее видом своих страданий.