Кастальский ключ
Шрифт:
Он ее любил. Этим все сказано.
…Всех участников драмы пережил Дантес.
Дуэль и убийство Пушкина не оставили на его блистательной карьере даже царапины. Правда, в соответствии с законом он был приговорен к смертной казни, но знал наверняка, что приговор этот — пустейшая комедия. Суд сам ходатайствовал о его смягчении, «принимая… молодые его поручика барона Д. Геккерна лета» и то обстоятельство, что он, будучи движим чувствами сына, защищал честь оскорбленного отца своего. Дантес был разжалован в солдаты и выслан за границу. Куда он и уехал, сопровождаемый охами и состраданием петербургской светской черни.
У
В первый раз эти трагические строки открывают письмо П. А. Вяземскому, написанное в Михайловском 14 августа 1826 года, первое письмо Пушкина после того, как он узнал о казни декабристов. То письмо, которое завершают слова Пушкина:
«Повешенные повешены, но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна».
Во второй раз эти же строфы мы читаем в письме к А. И. Тургеневу, посланном Пушкиным 16 января 1837 года, когда он уже бесповоротно решил драться с Дантесом на дуэли.
По всей вероятности, об этом восьмистишии Пушкин в тот момент вспомнил случайно: А. И. Тургенев попросил прислать его, чтоб переслать своему брату, эмигранту Николаю Тургеневу, продолжавшему жить за границей.
Но легко представить острую боль, которую испытал Пушкин, когда перед ним, задыхавшимся в незримой удавной петле, затягиваемой обществом, которое жаждало его гибели и гибели его идей, воскресли эти строки, написанные под свежим впечатлением казни декабристов. Более десяти лет деятели они недвижимо в его архиве или хранились в его памяти. Никогда он не делал попыток их опубликовать. А тут в сопроводительном письме к ним он попросил Александра Тургенева сделать все, чтоб они были напечатаны. Он жертвовал ради этого даже своим авторством и, чтоб пробиться через рогатки цензуры, предложил Тургеневу придать публикации вид архивной находки, якобы сделанной «в Римских и Парижских архивах».
Итоговую мысль этого восьмистишия дополнили заключительные слова письма Пушкина К. Ф. Толю, написанного 26 января 1837 года, в канун рокового дня дуэли:
«Гений с одного взгляда открывает истину, а истина сильнее царя…»
С этим ушел из жизни, быть может, самый светлый, светящий и светящийся человек из всех, что жили на земле.
Плачь, муза, плачь!
Глава четвертая
В 1887 году, 29 января, исполнилось пятьдесят лет со дня гибели Пушкина, или, как было тогда принято говорить, «со дня его кончины». В тот же день истекал срок монополии на издание сочинений Пушкина, принадлежавшей его наследникам.
На протяжении полустолетия произведения Пушкина печатались самыми ограниченными тиражами, а его рукописи и литературное наследство прошли через такие же муки, как и он сам.
Через несколько дней после его смерти Николай I приказал разобрать бумаги и книги, находившиеся в его кабинете, просмотреть и составить опись.
Выполнение этого приказа было возложено
В квартире Пушкина началось то, что М. А. Цявловский назвал «посмертным обыском». Жандармы пронумеровали красными чернилами все бумаги и письма, прошнуровали их и вместе с книгами уложили в два сундука, запечатанные сургучными печатями. Все это было перевезено в квартиру Жуковского и поставлено там в свободную комнату, запечатанную двумя печатями: одна — штаба корпуса жандармов, другая — Жуковского.
На протяжении февраля Дубельт и Жуковский почти ежедневно просматривали и сортировали содержимое сундуков, составляли описи. В одну и ту же опись, порой рядом, были занесены «бумаги генерал-адъютанта графа Бенкендорфа», ненавистников Пушкина — Булгарина и Греча, правой руки Бенкендорфа — фон Фока и письма Рылеева, Чаадаева, Кюхельбекера. Так было с бумагами Пушкина, хранившимися в его кабинете.
Но, кроме них, существовали другие письма Пушкина, его записи и черновики, которые тем или иным образом попали в руки частных лиц.
Распыление пушкинских документов продолжалось и после смерти поэта. Начало ему положил Жуковский, отобравший во время разборки архива не менее 125 листов, часть которых он роздал своим знакомым. Следующий за Жуковским редактор сочинений Пушкина, П. В. Анненков, взял себе не менее 500 листов, некоторые раздарил, остальные оставил в наследство своей вдове. В общем, рукописи Пушкина в течение ста лет принадлежали пятистам владельцам и были собраны, насколько это было возможно, лишь при Советской власти. Иногда они обнаруживались в самых неожиданных местах — в Париже, Авиньоне, Праге, в Берлине и даже в Японии.
Далеко не все из тех, кто побывал собственником этих рукописей, понимали, какое бесценное сокровище находится в их руках. Огромная часть пушкинского литературного наследия была брошена на произвол судьбы. Произведения Пушкина были рассеяны по страницам журналов. Они увядали вместе с засохшими цветами в альбомах пушкинских современниц, плесневели на чердаках, задыхались под пылью и паутиной частных коллекций, были погребены в делах III отделения и всяческих секретных канцелярий.
Даже полвека спустя после гибели поэта можно было запросто сунуть руку в случайную связку архивных бумаг и вытащить оттуда драгоценный листок с надписанным собственной рукою Пушкина никому дотоле не известным его произведением. Как это было со стихотворением, случайно обнаруженным накануне пятидесятилетия гибели Пушкина в рукописных фондах Публичной библиотеки:
Мне вас не жаль, года весны моей, Протекшие в мечтах любви напрасной — Мне вас не жаль, о таинства ночей, Воспетые цевницей сладострастной; Мне вас не жаль, неверные друзья. Венки пиров и чаши круговые, — Мне вас не жаль, изменницы младые, Задумчивый, забав чуждаюсь я. Но где же вы, минуты умиленья, Младых надежд, сердечной тишины? Где прежний жар и слезы вдохновенья?.. Придите вновь, года моей весны.