Кастинг
Шрифт:
— Угу.
— Я надеюсь, ты сейчас не мучаешься мыслями о том, что ты каким-то образом виновата?..
Я вздрогнула от подобного вопроса.
— Нет.
Вроде и ответила уверенно, но взгляд-то отвела, отчего Семен, естественно все понял. Сжал мою ладонь, заставив вновь посмотреть на него. И твердо сказал, как отрезал:
— Не смей. Ты-то тут причем? Если все это сделала местные отморозки?
Я лишь передернула плечами.
— Женя!
— Да понимаю я все. Просто…
— Стоп. Молчи. Вот остановись на первой фразе. И точка. Добавлять никаких «но» не надо, окей?
— Ну
— А мы ее вдвоем заткнем, — хмыкнул Сема, погладив ладонь кончиками пальцев, явно отвлекая меня от разговоров.
Я чуть улыбнулась от щекочущего прикосновения и немного дернула рукой, выдавая себя.
— Кто-то боится щекотки?
— Кто-то хочет использовать это знание против меня?
— Нет… — серьезно ответил он, а потом лукаво добавил: — Пока — нет.
— И почему я не удивлена?
— Я такой предсказуемый?
— Нет, не переживай, — чуть улыбнулась я. — Это единичный случай.
— Тогда я спокоен.
— Правильно, нервничать тебе нельзя. Да и вообще, пойду я, Сём, — заметив, что парень уже порядком утомился, не смотря на всю браваду, я поднялась с насиженного места. — А ты отдыхай, а то и так нахожусь здесь долго.
— Ну-у-у. Не уходи.
Я чуть не засмеялась от такого капризного тона.
— Сёма, я тоже завтра приду, только вечером. Хорошо? А сейчас тебе отдохнуть надо…
— Обещаешь?
— Да.
— Ладно… — тяжело вздохнул он. — Но хоть поцелуешь на прощанье? В щеку? Для анестезии?
— В первый раз о таком методе лечения слышу, — насмешливо протянула я.
— Очень древний и известный способ, — авторитетно заявил Семен. — Все мамы для своих чад его используют.
— Я похожа на твою маму?
— Ты похожа на мою девушку.
— Н-да, гениальная логика… — улыбаясь, я-таки наклонилась к больному. — И явный дар убеждения…
— Я старался, — шепнул Сема, прежде чем я чмокнула его в щеку.
От его губ я увернулась, понимая, что никакого удовольствия от прикосновения к ним он не получит, а только боль, поэтому быстро выпрямилась, когда он повернул голову, собираясь поменять место поцелуя.
— Не хулигань, — пожурила я.
Потом подняла с пола небольшой пакетик с провизией, о котором, признаться, забыла, оставила тот на тумбочке и повернулась к Семе.
— До завтра.
— Пока, Женечка, я буду ждать.
Я кивнула и вышла из палаты. А когда покинула больницу подумала, что была бы не против, если бы «завтра» наступило как можно скорее…
Потому что мне и самой не очень хотелось уходить. С ним было хорошо и спокойно. И весело — этого не отнять.
Стоя на остановке, я не переставала всему этому удивляться. Но больше всего поражало воспоминание, когда я наклонилась к Семе. Его дыхание на лице, глаза, заглядывающее пристально… От всего этого в дрожь бросало, и это не смотря на его состояние!
Я вздохнула. Пальцами потерла губы и неожиданно подумала о том, что мне интересно, а как это: целоваться с Семой? Будет он это делать медленно или напористо и быстро? Постепенно будет углублять поцелуй или сразу перейдет в наступление?
От подобных волнительных мыслей я даже покраснела. И «очнулась» только тогда, когда прикусила нижнюю губу.
Мысленно дала себе подзатылок,
Отогнав таким образом «неправильные» размышления, я прекратила кусать губу. И вместо этого переключила внимание на подъехавшую маршрутку, которая как раз-таки мне и нужна была, окончательно приходя в себя.
Глава 8
Сема провел в больнице две недели, за которые пошел на поправку. Я навещала его через день, а иногда, когда была возможность — и каждый. За это время успела познакомится и с папой Семена — Валентином Андреевичем — веселым, громким, дядькой-великаном. Честно признаться, когда увидела, даже оробела, чего за мной никогда не наблюдалось. Но добродушная улыбка и мягкий юмор этого человека быстро убрал эту робость.
С мамой же Семена я виделась раза три. Во все эти встречи, она демонстрировала расположенность ко мне, и я чувствовала, что это искренне, а не показательно для сына. Это было приятно, хотя и удивительно, учитывая ее первое впечатление и мнение обо мне.
Но в любом случае, на искренность этой семье не возможно было отвечать другим. Это касалось и родителей Семы и самого парня. С которым мы, кстати, еще больше сблизились. Ходить-то мы конечно никуда не могли, разве только вниз, чтобы посидеть возле больницы на лавочке, но зато разговаривали мы много. Обо всем. О книгах, фильмах, где вкусы у нас совпадали, о любимой еде, и что удивительно тут тоже хватало схожестей, о взглядах на жизнь… А еще мы много смеялись. Сема был в своем репертуаре, шутил, не смотря ни на что и не улыбнуться было невозможно. Впрочем, мои ответы ему тоже нравились, судя по тому, как он хохотал, когда ему позволили это делать губа и ребро.
А еще Семен за это время раз пять смог меня конкретно так смутить, когда проявлял свое внимание. Например, как-то, когда мы возвращались в палату, Сема обратил внимание, что в коридоре пусто и ни с того ни с сего припер меня к стене. Наверное сработал факт неожиданности, поэтому я от растерянности и не пыталась возмутиться такой наглости. А Сема вопреки моим ожиданиям не поцеловал, а лишь прижался крепко, провел кончиками пальцев по щеке, по подбородку и шепнул, что он с ума по мне сходит. Затем так же резко отпустил, и заговорил о том, о чем шел разговор до этого. Я переведя дыхание, которое явно стало от подобной ласки неровным, первое время отвечала несколько невпопад, но затем постаралась откинуть волнения и прочистить голову от переживаний из-за этой сценки.
И что-то подобное Сема вытворял еще парочку раз. Я была опять-таки к этому не готова, отчего не успевала как-то сориентироваться, а он уже сворачивал свои действия по соблазнению меня.
А то, что это было именно соблазнение — я точно понимала, и не сказала бы, чтобы оставалась к этому равнодушной. Все было как раз наоборот. Он все больше и больше меня волновал. И честно, я уже не могла по вечерам не думать о нем. Не представлять. Не вспоминать о его руках… А еще о том, как же это все-таки — когда он целует. Ведь что-то, а именно поцеловать меня в губы он более не пытался. И я порой думала, что скоро придется это дело в свои руки брать.