Кастручча [= Дневники королевы Оливии]
Шрифт:
Отец. Верно, отец, мать. Это более общеупотребительно.
Мать (меняя предмет разговора). Да! Вы не сказали, как вам нравится окраска стен.
Отец. Работа, как вы понимаете, еще не закончена…
Дидель (сбит с толку странной встречей). Очень интересно…
Отец (оживился). Нет, правда?
Дидель. Мне нравится… Во всяком случае, непривычно.
Отец. На
Дидель. Почему, мне даже эта стена нравится. Именно так, как есть.
Отец (рассмеялся). А сейчас вы увидите, как она должна выглядеть.
Мать. Садитесь, отдохните с дороги, а мы тем временем закончим. Можете сидеть и смотреть. Вам это будет интересно.
Дидель, не сняв рюкзака, присел на раскладушку. Огляделся потерянно.
Дидель. Батя… То есть, отец! А вы… рассказали бы, как ваши успехи в живописи. Какой у вас период? Что-то картин не вижу.
Отец. Картин нет, картин нет…
Мать. Картины распродали, давно уже. Выгодно реализовали.
Отец. Да. Распродали, уничтожили, картин нет…
Он сказал так нервно, что мать решила пояснить.
Мать. Они, главное, ему самому перестали нравиться. К тому же, знаете — картины. Любую картину можно истолковать превратно. У него теперь другое увлечение, самая настоящая страсть: вот красит стены комнаты. Стойкое увлечение, и я считаю, плодотворное. Меняется цвет — как бы меняется и весь тонус жизни.
Отец с размаху ляпнул краской на стену.
Дидель. Батя, что ты делаешь!
Мать. Это сейчас пройдет… Иногда требуется разрядка.
Отец. Вот мой тонус!
Мать. Прошу вас, тише.
Отец. Вот мои мысли!
Мать. Прошу вас, прошу вас, все слышно!
Отец (яростным шепотом). Какие красивые мысли! Какие интересные мысли!
Мать. Шепотом не надо, это, наоборот, вызывает подозрение.
Отец (так же). Какой счастливый тонус жизни! Какой жизнерадостный колорит жизни!
Мать. Это можно и громко…
Отец, ослабев, присел на другую раскладушку.
(Успокаивая сына.) Небольшой приступ. Скоро все пройдет. Не обращайте внимания, ему надо отдохнуть. (Благопристойно.) Вот так живем, работаем. Я помогаю ему и, поверите, стала уже
Дидель. Я вас пока не оставляю. Я никуда не тороплюсь.
Мать. Зачем же тянуть, вы должны явиться немедленно. Если же вы решили пока не являться, то где вы предполагаете жить? Не будете же вы подвергать риску своего отца, свою мать. Поймите нас правильно, мы старые люди… Тем более что все может ограничиться домашним заключением. Это и гуманно и дешевле обойдется государству.
Дидель. Мне одно непонятно: нигде это не подвергается наказанию, нигде!
Мать. У нас маленькая страна. Если бы за рубеж уехали, скажем, шестеро, это составило бы почти десять процентов населения. Поэтому мы вынуждены наказывать то, что другие страны у себя терпят. Словом, там вам все объяснят.
Дидель. Нет, сейчас я не могу. Не сейчас…
Мать. Учтите, чем дольше вы будете откладывать, тем строже к вам отнесутся.
Дидель. У меня есть дело. Одна встреча.
Мать. Какая встреча?
Дидель. Мне надо увидеть Марту.
Мать. Только разочаруетесь. У нее уже что-то с сердцем, и что-то с печенью. Тут подросли такие девушки… Хотя, я и не отрицаю, у Марты доброе сердце.
Дидель. Это очень важно. Именно этого сейчас повсюду не хватает. Буквально во всех странах дефицит.
Мать. Ну, смотрите… (В окошко.) Марта! Зайдите к нам на минутку!
Голос Марты (из окошка напротив). Я градусник ставлю ребенку!
Мать. К нам приехал Дидель!
Марта. Что?..
Мать. Дидель приехал! Он хочет вас видеть!
Марта. Дидель?..
Мать. Никому она не ставит градусник и никакого ребенка у нее нет, только об этом не надо с ней говорить. Напрасно вы это затеяли.
В комнату вошла Марта. Увидев Диделя, она тихо вскрикнула и отвела лицо в сторону.
Марта. Не смотрите на меня.
Дидель. Сначала я думал о тебе плохо. Я вспоминал, как ты мучила меня.
Марта. Я позволяла вам так много. Почти все. Но в наше время все девушки были такими, не я одна.
Дидель. Какое мне дело до всех!
Марта. Но мы были чисты, у нас была девичья честь.
Дидель. Вспомните, вы были тоненькая, твердая, как палочка. Я говорил: «Обними меня».
Мать. Обнимите.
Дидель. Да, обнимите. И вы закидывали мне руки на шею. Мы обнимались так, словно ты хотела стать мною, а я хотел стать тобою.