Катаклизм внутри, Катаклизм снаружи
Шрифт:
Сказать, что я испугался, услышав своё имя среди назначенных в охрану прессы – ничего не сказать. Если бы не страх перед комиссованием, обязательно наглотался бы хлорки или попробовал вскрыть вены… А так… Ничего не оставалось, кроме как ответить: «Есть!», – и вернуться в строй.
– Долбанный автобус, чего он еле ползёт? – ворчит сидящий рядом солдат, кажется, Сергей Иванов.
– Ага, конечно… Эти цыпочки с бейджиками пару фоток сделали и успокоились? Хрен там плавал, смотри как фигачат фотиками своими, похлеще пулемёта! – отвечает ему громким шёпотом Артёмов, ответственный
– Они за это бабки получают, вот и строчат, – поддакивает ему кто-то с задних сидений.
– Ну а мы-то тут причём? Пусть себе получают, а мне здесь не по себе! – никак не унимается Сергей. Солдат, как и все мы, нервничает, однако, в силу срока службы, справляется со страхом хуже прочих.
– Скажи спасибо, что не в газиках12 сидим…
– Рты позакрывали13, – рявкает старший сержант Штыков. – По сторонам смотреть! Не отвлекаться!
Разговаривавшие тут же замолкают и обращают всё внимание на улицы за окнами автобуса. Приказ, как бы так помягче сказать, отбитый. Даже если мы и заметим что-то, с высокой долей вероятности это будет последнее, что мы вообще заметим в своей жизни. Никто не знал, до конца ли безопасен Город, и как долго людям в нём можно находиться. Что уж там говорить, никто понятия не имел о природе Катаклизма и причинах его возникновения, а если сверху кто и подозревал, то доводить до рядового состава не спешил.
Мы нервничали, и ни автоматы, зажатые меж колен, ни защитные костюмы, ни свинцовые нагрудники не способны были унять дрожь в руках. Даже совсем зелёный Иванов, которого Катаклизм толком и не зацепил, и тот понимал, что все эти меры предосторожности были не более чем попыткой защититься от пули раскрытой ладонью. Если что-то пойдет не так – нам ничего не поможет.
Автобус движется дальше. Настороженные взгляды мечутся по окнам и переулкам, высматривая возможную опасность. С крыши одного из зданий срывается стая птиц, и мы, как один, испуганно вздрагиваем.
Мимо проплывает тёмный переулок, судя по всему, что-то вроде служебного въезда для транспорта. Проход почти полностью завален каким-то хламом, среди которого угадываются обломки металлической арматуры, деревянные поддоны и рваные куски плёнки. Я отвожу взгляд в сторону, но боковым зрением замечаю движение среди мусора. На лбу моментально выступает испарина.
«Пусть всё будет не напрасно…»
Один из металлических обломков оживает, превращаясь в скрюченную фигуру. Существо делает пару шагов и протягивает длинные руки по направлению к машине. Из-под глухого капюшона, словно катафоты, поблескивают зелёные глаза, смотрящие прямо на меня. До слуха доносится бормотание, повторяющее одну и ту же фразу:
– Пусть всё будет, пусть всё будет, пусть всё будет…
– Тарищ сержант! – я не узнаю собственного голоса, ставшего каким-то тонким и жалким.
– Что там?
Штыков тут же оказывается рядом, внимательно выискивая причину моего беспокойства, но за окном
– Там что-то было… – автобус уже проехал мимо злополучного переулка, но ощущение чужого взгляда никуда не исчезает. Наоборот, внутри нарастает смутное беспокойство. – Нехорошие у меня предчувствия, Лёнь.
– Отставить панические настроения, – недовольно морщится заместитель командира взвода, возвращаясь на своё место, и уже тише добавляет, – а у кого они, блин, хорошие…
Как же меня угораздило оказаться здесь?
Тяжелое ощущение беззащитности и давящее одиночество сжимают горло. Дыхание учащается, я судорожно вдыхаю воздух в попытке отдышаться. Сердце барабанным боем отдаёт в уши, норовит пробить свинцовый нагрудник. Невелика будет потеря, какой смысл от всей этой радиационной защиты? Нет здесь никакой радиации, и никогда не было. Броня так же бесполезна, как и норовящий выскользнуть из вспотевших ладоней автомат Калашникова. Единственное, что нас сможет спасти на таком расстоянии от периметра – авиационный удар по собственным позициям, чтобы долго не мучились… Не о том думаю, не о том…
«Пусть всё, пусть всё, пусть всё…»
Закрываю глаза и бесшумно шевелю губами в только что сочинённой молитве.
Боже, помоги мне вынести всё это, проведи через Город и верни домой живым. Прошу тебя, Господи. Защити меня от тьмы, не дай стать её частью. Отведи взгляды обитающих в них тварей, умоляю, Господи. Спаси и сохрани, Господи. Не дай сгинуть здесь, сохрани тело моё и разум, укрепи руки мой и заостри взгляд мой. Позволь быть твоим воином, разреши с честью пройти этой дорогой, без страха и трепета встретить врагов своих и устоять пред ними. Не позволяй пасть духом, не позволяй мне бояться, забери мой страх, забери мой страх…
Открываю глаза, всё еще бормоча неумелые призывы к Господу, однако ужас никуда не пропадает, и с каждой секундой нарастает всё больше. Слышу какой-то шёпот неподалёку, поворачиваюсь налево и вижу Иванова, который, судя по всему, тоже молится. Чуть дальше Артёмов нервно мнёт сигарету, то и дело принюхиваясь к ней. Штыков сжимает цевьё так сильно, что я отсюда вижу его побелевшие пальцы. У сидящего позади бойца громко стучат зубы. Неожиданно я ловлю на себе взгляд одной из журналисток. Белокурая красивая девушка, смотрящаяся комично в расстёгнутой светло-синей каске, направляет на меня объектив фотоаппарата и делает несколько снимков. Смущенный, я улыбаюсь, и незнакомка, представитель Польши, судя по бело-красной нашивке, отвечает тем же. Страх растворяется в её улыбке, вместе с давящим чувством одиночества и безнадежностью.
Прочие журналисты, в отличие от заснявшей меня блондинки, выглядят куда серьёзней и деловитей. Жужжа объективами, они фотографируют чуть ли не каждый квадратный метр проплывающего за окнами опустевшего города, бормочут что-то в диктофоны и яростно засыпают вопросами военного переводчика и старшего лейтенанта Протасова. То и дело кто-то из прессы порывается вскочить со своего сиденья и захватить ракурс получше, но каждого такого строптивца старший лейтенант быстренько возвращает обратно, приговаривая нечто вроде: «Для вашей же безопасности, вернитесь на своё место…», – или: «У вас ещё будет возможность сделать отличные снимки, сядьте назад, это небезопасно…»