Катаклизм внутри, Катаклизм снаружи
Шрифт:
Был у Игоря чётко выраженный акцент, то ли белорусский, то ли украинский, но без карикатурных передёргиваний, которыми обычно изъясняются юмористы по телевизору. Не упоминай он периодически нерусские словечки, заметить это было бы куда сложней, однако к какому именно языку относятся употребляемые им обороты, я определить не мог. Скорее всего, Белов родился в деревне на западных границах России, а после переехал в большой город, сохранив при этом некоторые особенности родного разговорного языка. Я где-то слышал, что некоторые тамошние жители изъясняются на, так называемой, «трасянке»20, правда, в случае с Игорем, она звучала как-то неправдоподобно. Огромное
– Хреново там было, да? – заговорщицки прошептал Белов, наклоняясь вперёд.
Я поймал его взгляд, неожиданно чуткий и внимательный. Взгляд не деревенского жителя, а опытного следователя.
Не разбираюсь я в людях, совсем не разбираюсь. Услышал пару фраз и тут же навесил ярлык. Не тут-то было. Мужичок не так прост, как кажется.
– Терпимо, – опасливо ответил я.
Если раньше я сидел к собеседнику в пол-оборота, то теперь повернулся всем корпусом. Стоило быть осторожней, мало ли, кто это. Всякие люди в поездах ошиваются, начиная от мелких жуликов и заканчивая оперативниками контрразведки.
– Ну-ну… – хмыкнул Игорь, в мгновение ока превращаясь в незатейливого мужичка, после чего пнул полку над собой и громко спросил. – Эй, сына! Ты спишь там? Как на окренге служилось?
Я поднял взгляд наверх и увидел копошившегося в полутьме верхнего яруса человека, завернутого с ног до головы в простыню и одеяло. Ткань зашевелилась, из её недр высунулась часть лица.
– Отвали, – голос был не особо дружелюбным.
Я перевёл вопросительный взгляд на своего собеседника.
– Ды гета мой сынок, Витя, ага. Тоже, гэта самае, нещодавно дембельнулся. Адже ведь нормальным парнем: весёлый, драчливый, за девками бегал… А теперь что? – морщась, словно от зубной боли, посетовал Белов. – А теперь альбо спит целыми днями, альбо в окно дивится. Работу, гэта самае, шукати не хоче, дивчину свою бросил! Ничего от жизни не трэба, разумеешь? Вот, мать яго растак, такой хлопец был…
В сердцах махнув рукой, Игорь полез куда-то под столик. Зашуршали целлофановые пакеты, источая аппетитный запах копчёностей. Спустя минуту мой собеседник извлёк стакан, бутылку «Столичной», колечко краковской колбасы и копчёное сало:
– Ну, ты-то нормальный хлопец, а? Складзеш компанию?
При виде съестного в животе громко заурчало. С прошлого вечера во рту не было ни крошки. Ещё бы, а откуда ей там взяться, когда карманы девственно пусты. Больше чем есть мне хотелось, разве что, курить, но курево, к сожалению, тоже отсутствовало. Пить не особо тянуло, однако и отказываться причин не было. Путь далёкий – остановку не пропущу.
– С удовольствием, – на этот раз улыбка вышла куда приветливей.
– Тогда давай к проводнице за склянкою, а я пакуль закуски порежу, – предвкушая выпивку, Белов потёр руки и принялся рыться в сумке в поисках ножа.
Алкоголик, наверное. Вон как оживился, глаза чуть ли не светятся в темноте. Да и хрен с ним, на халяву-то. Судя по разговору, человек он хоть и простецкий, но и не откровенный валенок. Пусть себе чешет языком, с меня не убудет послушать. Постараюсь сидеть тихонько, поддакивать, да смеяться над шутками.
Час уже был довольно поздний, но освещение ещё не отключили. Маневрируя между торчащими
– Чем могу помочь?
– Мне бы стакан, – выдавил я, сбитый столку резкой сменой настроения девушки.
– Подстаканник нужен? – приветливо поинтересовалась проводница, улыбаясь всё шире. – Или вы не чай собрались пить?
– Да я, как бы…
– Вы не переживайте, я никому не скажу, – подмигнула мне девушка, переходя на заговорщицкий шепот. – А может вам чего-то эдакого дать, с символикой?
– Например? – не понимая, о чём идёт речь, и что вообще происходит, спросил я.
– Ну-у-у, там… пакетик чайный, сахар… Для дембельского альбома.
– Ах, это! Нет, спасибо.
Брюнетка развернулась, словно бы ненароком задев меня бедром, и исчезла в своём купе, а когда вернулась, в руке её поблёскивал гранёный стакан:
– Если передумаете – возвращайтесь, но в следующий раз стучите вот так, – с этими словами девушка сделала три лёгких удара по стенке, а после небольшой паузы добавила к ним ещё два.
– Большое спасибо, всенепременно! – щёки полыхнули от смущения, я торопливо отвёл взгляд от обтягивающей форменной блузки небесного цвета и постарался поскорее ретироваться.
Стука задвигаемой двери слышно не было, блондинка всё ещё стояла в проходе, я физически ощущал её пристальный взгляд. Пройдя примерно половину вагона, обернулся. Так и есть, продолжает стоять на том же месте…
У меня перехватило дыхание…
Распущенные светлые волосы спадали на плечи, а на груди висел фотоаппарат. Девушка улыбнулась мне, подняла руку и коснулась пальцами округлой окровавленной раны на переносице, один в один похожей на выходное пулевое отверстие. Длинные ногти скользнули внутрь продырявленного черепа, по лицу блондинки побежали дорожки тёмно-красной крови, пачкая светлые волосы. Не переставая улыбаться, девушка вытащила пальцы из раны, внимательно осмотрела, а потом подняла к лицу фотоаппарат. Сверкнула вспышка, моментально прогнавшая сковавшее меня оцепенение. Перед глазами заплясали тёмные пятна, голова закружилась. Тело повело в сторону, я поспешно схватился за край боковой полки, не замечая на себе пристальные взгляды с близлежащих шконок.
– Не может быть, не может быть, не может быть… – еле слышно повторял я, не отрывая взгляда от девушки.
Раздался звонкий смех, по окнам вагона пробежала рябь, и на какое-то мгновение мне почудилось, что зимние пейзажи, проносящиеся снаружи, сменились городским ландшафтом. Блондинка сделала ещё пару снимков, отодвинула дверь своего купе и исчезла из поля зрения. Я же продолжал стоять в проходе до тех пор, пока кто-то из проходящих по вагону пассажиров не попросил меня посторониться.