Катализ
Шрифт:
— Да нет же, можно дать мою кровь избранным…
— Желающим, желающим, а не избранным…
— Глупость. Это конец света…
— Все захотят жить молодыми двести лет, или сколько там, вместо того, чтобы возиться с детьми…
— Ну, положим, не все…
— Может быть, не все сразу, но вообще все.
— А забота о будущем?
— Нет никакой заботы о будущем, есть только забота о себе…
— Значит Апельсин хотел…
— Апельсин — не человек, он ничего не хотел…
— Но это же вторжение… геноцид…
— Ловко они нас!
— На очищенную от человечества планету прилетает много-много
— Целый вагон. По два рубля килограмм, — встрял Угрюмый.
Но шутку никто не принял.
— Не может быть! — свистящим шепотом сказала Ленка. — Не верю. Апельсин не мог!
— Какая наивность, Малышка! — я вскочил и заходил по комнате. — Откуда нам знать, что он мог, а чего не мог. Это сибр не враждебен человеку, потому что его изобрел я. А Апельсина я не изобретал. Он сам прилетел. Он сам прилетел! Я не звал его!!.. Или звал? Ведь тогда я величайший убийца в истории человечества… Но я не звал его!!! ОН САМ ПРИЛЕТЕЛ!!!
Наверно, в этот момент Угрюмый испугался за мой рассудок.
— Хватит орать, — сказал он. — Вы можете выслушать меня спокойно?
Вопрос подействовал отрезвляюще. Я вдруг понял, что информация еще не вся.
— Никакой это не конец света, — отчеканил Угрюмый. — Вы что, совсем отупели с вашими оранжевыми мозгами? Вакцинацию-то имеет смысл делать лет в тридцать, а до тридцати, представляете, сколько можно нарожать? Пятерых безо всякого труда. Где же тут конец света? Тоже мне, могильщики человечества!
Доходило медленно. Я просто боялся поверить, что все так хорошо. У меня было ощущение, словно я только что своими глазами видел дрожащую костлявую руку, тянущуюся к пресловутой кнопке, и ничего уже нельзя было сделать, а потом вдруг, неизвестно как некий безымянный, но славный агент специальной службы перерубил в самый последний момент силовой кабель, и мир был спасен.
Однако радость улетучилась быстро. В том, что мы сделались жертвами нелепого заблуждения, а потом все прояснилось, ничего хорошего, в сущности не было. Теперь предстояло осмыслить действительное положение вещей, и Ленка первая спросила о главном:
— А сколько же все-таки будут жить эти стерильные люди?
— Сколько? — академик выдержал театральную паузу и сообщил: — Лет около ста. Независимо от возраста, в котором произведена вакцинация.
— Мало, — сказал Альтер.
— Нахал, — возмутилась Алена. — Сотня лет в молодом теле!
— Я не нахал, я бессмертный. Для бессмертного любая цифра мала.
— А от чего будет наступать смерть? — спросил я.
— От старости, — сказал Угрюмый. — Удивляетесь? От мгновенной старости. Понимаете, в ваших головах стоят регуляторы из оранжита как бы неограниченной емкости. Как они устроены, я не знаю. Причем, пересадить их никому нельзя — каждый регулятор сугубо индивидуален. А в наших головах емкость регуляторов ограничена. Оранжит берет на себя все ошибки в работе генетического аппарата, но, к сожалению, накапливает их. Этот регулятор представляет собой как бы портрет Дориана Грэя, только уничтожается он сам, автоматически. Ну, и конечно, внешнего старения, как в романе Уайлда, мы наблюдать не будем. Будет что-то вроде обширного инсульта.
— Страшно, — сказала Ленка.
— Да, — согласился Угрюмый, — это высокая цена за долгую молодость. Но, по-моему, можно заплатить и побольше.
— А
— Верно, девочки, — не спорил Угрюмый, — стерильность — вторая плата, и тоже высокая, но это — регулятор рождаемости. Иначе за восемьдесят с лишним лет половой зрелости мы расплодимся, как тараканы. А перенаселение, братцы, проблема непростая даже при полном изобилии.
— А у тебя дети есть? — вдруг агрессивно осведомилась Ленка.
— Сын, — сказал Угрюмый.
— Легко тебе рассуждать о всяких там платах-зарплатах! А у меня никогда не будет ребенка. Никогда! — крикнула она со слезами.
— Малышка! Но при чем здесь Иван? Не он же придумал Апельсин, — Альтер был, как всегда, рассудителен.
Но и Алена тоже плакала и тоже вопреки всякой логике ругала Угрюмого. Вот уж никогда бы не подумал, что для моей Малышки так важно иметь ребенка — нам с ней раньше и в голову не приходило такое.
Все как-то растерялись. Угрюмый неуклюже гладил обеих Ленок по плечам и явно пытался придумать что-то в утешение.
— Девочки, милые, — родил он, наконец, — но это же не окончательный приговор.
— Да?! — обе спросили одновременно и одновременно улыбнулись.
Они были похожи на детей, которые так легко ударяются в неудержимый рев и так же легко утешаются вдруг какой-нибудь чепухой.
— Не окончательный? — спросили они снова вместе.
От такой синхронности улыбнулся даже Угрюмый. (Третья улыбка Угрюмого, отметил я про себя).
— Ну, конечно, девочки, в медицине не бывает окончательных приговоров. А тем более, в сибромедицине. Это еще слишком молодая наука…
Слава Богу, конфликт был, кажется, улажен. Но Альтер на всякий случай перевел разговор на другую тему:
— Между прочим, перенаселение — не такая страшная штука. Я говорил на днях с астрономом Цвиркиным. Большой поклонник Циолковского. Так он мне поведал о грандиозном проекте заселения планет Солнечной системы…
Поговорили о проекте Цвиркина. Действительно, впечатляющий замысел. С помощью сибров ничего не стоило в довольно короткие сроки создать земные условия и на Марсе, и на Венере, и на спутниках Сатурна, и еще бог знает где. Хороший получился разговор. Стерильность отошла на второй план, все страхи и волнения забылись, и грядущее вновь засияло радужными красками: бесконечность, звезды, счастье… Но… Было «но». Я ощущал какую-то смутную тревогу. Я ощущал недосказанность в сообщении Угрюмого и недосказанность такого рода, что сам Угрюмый еще не знал, что ему следует сказать в дополнение.
Но был человек, который знал это очень хорошо. Папа Монзано первым почуял недоброе в докладной записке Угрюмого о стерильности. Да, разумеется, академик растолковал начальству, что всеобщая вакцинация — не катастрофа, что обеспечить порядок в деторождении — забота юристов, а не медиков, но Папа Монзано почуял недоброе и насторожился. Может быть, он не очень-то верил полученным результатам (слишком уж много сюрпризов преподносил Апельсин); может быть, воображение Папы Монзано поразило то, что появилась некая новая сущность, грозящая выйти из-под контроля — дьявольская кровь Брусилова; а может быть, просто не выдержали нервы (генерал-лейтенанты — они ведь тоже люди). Так или иначе, директор ВЦС принял суровые меры. Но сначала был диалог.