Катарсис. Том 1
Шрифт:
— Разве у вас есть выбор? Мананников вдруг расслабился, лицо его вмиг постарело, пошло морщинами, глаза погасли.
— Я не смогу вам помочь.
— А вы постарайтесь. Повторить вопросы?
— Не стоит. Склада «глушаков» не существует. После уничтожения «Объекта ь 2» в Жуковских лесах их осталось всего три десятка.
— Где они хранятся?
— Переданы в распоряжение командующего Легионом. Хотя не исключено, что какая-то часть генераторов находится у начальника ЛООС.
— Так, ясно. Где располагается база ликвидаторов?
— В Измайловском парке, на территории бывшей тюрьмы.
— Насколько мне известно, эта тюрьма —
Мананников буквально расплылся по стулу, бледнея на глазах. Казалось, его вот-вот стошнит.
— Хорошо, проверим. — Архип Иванович озабоченно заглянул в лицо пленника, вдавил на столе кнопку вызова дежурного. — Ответьте на последний вопрос, и мы положим вас в больницу. Где находятся другие объекты Легиона? Видите, я даже не спрашиваю, кто входит в состав Реввоенсовета и кто им руководит из-за бугра.
— Это не имеет значения, — совсем тихо пробормотал Мананников. — Я знаю координаты только двух объектов. Один располагается на острове Городомля на озере Селигер, там спрятана лаборатория по созданию пси-генераторов второго поколения…
— Генераторов боли? «Болевиков»?
— …и в Алтайском крае, — продолжал, слабея, Эммануил Леонидович, — под городком Ухтомском… — Он вздрогнул, схватился рукой за сердце и сполз со стула как мешок студня.
Вбежавший в камеру Зинчук подскочил к нему, проверил пульс и выпрямился.
— Готов… но мы его сильно не били…
— Вы здесь ни при чем, — сказал Мережковский задумчиво. — Он был закодирован на самоликвидацию. Если бы мы не сделали ему пси-блокаду сразу после пробуждения, программа сработала бы раньше.
— Что с ним делать?
— Отвезти в ближайший крематорий и сжечь с соблюдением всех формальностей под чужой фамилией.
— Он что-нибудь сказал?
— Назвал координаты базы ЛООС и лаборатории по производству «болевиков». Будем готовить операции. Но сначала добудем «глушаки». Несколько штук, по его словам, находятся у начальника ЛООС полковника Лысцова. Можешь обрадовать Воробьева, это его новая цель.
КРУТОВ И ДРУГИЕ
Он летел над темным ночным лесом, делая редкие взмахи огромными орлиными крыльями. Ночь была безлунной, но звездной, взгляд цепенел, стоило его бросить в небо, однако бездна внизу без единого проблеска света притягивала взор больше, хотелось заглянуть в нее и одновременно оттолкнуться, взлететь выше, чтобы исчез в душе страх, и Крутов, одинокий и гордый, — не птица и не человек — сгусток мысли, — «взмахнул» крыльями и поднялся на небывалую высоту, позволяющую одним взглядом охватить всю землю под ним, и тогда сквозь густую пятнистую темноту внизу вдруг проступила странная светящаяся паутина, как бы опутавшая весь мир…
— Интернет, — раздался внутри Егора чей-то гулкий бесстрастный голос. — База внедрения…
Темнота под крыльями начала течь, меняться, распалась на пятна и кляксы разного цвета, некоторые из них засветились мириадами звездочек, соединенные светящимися жилками, часто не совпадающими с нитями паутины. Это были города и поселки, освещенные сетью ночных фонарей. Один из них, раскинувшийся на большой площади, притягивал взор.
— Москва, — прозвучал внутри Крутова тот же голос. — Канал внедрения…
Оранжевая искра вынеслась из глубин черного массива под Москвой, стала приближаться, увеличиваться в размерах,
— Что с тобой? — проснулась Елизавета.
— Ничего, — хрипло сказал он, — сон приснился…
— Страшный?
— Странный…
— Расскажи. — Лиза подвинулась ближе, обнимая его, и Егор мгновенно успокоился. Рассказал сон, добавил:
— Спи, до утра еще далеко.
— Кто-то пытается тебя предупредить о чем-то. Только не могу понять — друг или враг.
Крутов тоже думал над этим, перебирая в памяти всех, с кем в последнее время имел дело, но так и не определил, кто из них «внедрился» в его сон или же возбудил его своей передачей. То, что это был не дед Спиридон, было понятно с самого начала. Архимандрит Предиктора нашел бы более простой способ предупредить ученика об опасности или сообщить ему необходимую информацию.
Елизавета вскоре уснула у него на груди, а он так до утра и пролежал, не сомкнув глаз, размышляя о своей жизни вообще и в частности о той миссии, которую на него возложили неведомые иерархи Предиктора, о своем отношении к ней и к людям, встречающимся на пути.
За время занятий живой с дедом Спиридоном Крутов, конечно, многому научился, уверенно постигая философию этого процесса. Он уже мог ускорять усилием воли физиологические реакции (по сути — химические процессы в мышцах и нейронах; воля в этом случае начинала играть роль катализатора) и как бы замедлять время вне сферы своего движения, мог на бессознательном уровне образовывать зону ПАО, позволяющую сражаться со многими противниками сразу и выходить из схватки победителем, мог предвидеть опасность и реагировать на нее раньше предлагаемого действия, предотвращать столкновение с ней, но того, чего Егор не знал и не умел, все еще оставалось больше, чем он постиг, а времени на дальнейшую учебу оставалось все меньше и меньше. Посылая Марию курьером к Ираклию и Панкрату, Крутов понимал, что оттягивает момент принятия решения, однако все еще надеялся успеть перенять у деда главное: умение переходить в измененные состояния сознания, не связанные с боевым трансом, умение пользоваться собственной параэнергетикой в импульсном режиме (что позволяло Спиридону исчезать и появляться далеко от места действия) и, наконец, умение залечивать любые раны, чем в меньшей степени в сравнении с дедом, но все же владела Елизавета.
В семь утра Егор бесшумно встал и вышел во двор.
Светало. Небо хмурилось, но дождя не предвещало. Было холодно, неуютно, и Егор впервые почувствовал себя одиноким, как тот орел, в образе которого он летал во сне. Ощущение тут же прошло, — он почувствовал толчок в сердце и понял, что проснулась Лиза, — но сожаление осталось. И как бы тенью укора перед глазами проплыло видение Марии: бледная улыбка, распущенные волосы, зовущий взгляд… Стряхнув наваждение, он принялся прогонять тело сквозь комплекс упражнений живы и занимался до тех пор, пока из души не ушла смутная печаль и не вернулась прежняя решительность и уверенность в своих силах.