Катарское сокровище
Шрифт:
— Распорядитесь омыть тело и одеть как подобает, — велел Гальярд, распрямляясь. — Вечерня сегодня будет за усопшего. На заупокойную мессу всех приглашаю завтра. Эн Пейре, у вас в доме найдется ткань на саван? И свечей бы побольше. По возможности — гроб, или хотя бы хорошую доску. Думаю, будет только справедливо похоронить кюре на средства общины.
— Самоубийцу-то, отче? — робко возразил байль, явно не хотевший запускать руки в общинную казну. — Ведь ежели отец Джулиан… сам себя того, его и в церковной-то ограде не положено, а вы сразу — саван…
— Отец Джулиан не кончал с собой, в этом я вам ручаюсь, — резко перебил брат Гальярд. — Он погиб честной
И как бы не приличествовала ему слава мученика, добавил он про себя — но вслух не сказал. Незачем пугать и без того напуганных местных католиков.
Он проследил, чтобы труп несчастного кюре перенесли в ближайший дом для приведения в должный вид. Это оказался дом мужичонки Мансипа и его семейства; хозяин было воспротивился — мало приятного располагать в доме чужого покойника, да еще, может, и дурной смертью погибшего: всю удачу может из осталя унести! — но байль сурово прикрикнул на него, да и люди из соседних домов довольно бойко вступились за мертвеца. Несколько старух вызвалось обмывать, хотя вот именно в омовении отец Джулиан, скажем откровенно, не особенно нуждался. Его скорее стоило раздеть и попытаться высушить.
Старик ризничий, Симон Армье, вился подле покойного, как могильный ворон. Вид у него был очень занятой и важный. Он даже удалился в Мансипов дом вслед за старухами — единственный из мужчин, пожелавший участвовать в происходящем; впрочем, брату Гальярду это было только на руку, в конце концов, ризничий хранил запасные ключи от церкви. Так что инквизитор распорядился после омовения отнести тело отца Джулиана в церковь и разместить подобающим образом на кСзлах для грядущей заупокойной вечерни. Объявив, что несмотря на горестное происшествие, он по-прежнему ожидает свидетелей и покаянников в замке, брат Гальярд наконец удалился. Его сообщение, что неделя милосердия еще не кончилась, и в замке весьма желанны будут люди, знающие что-либо о смерти отца Джулиана, было встречено недоверчивым гулом.
Вот проклятье, теперь они будут бояться, думал он, идя широкими гневными шагами. На ходу Гальярду думалось всегда лучше, чем стоя или сидя; к тому же он хотел ненадолго оторваться от брата Франсуа. Во всем, даже в боязливом молчании прихожан, ему чудился упрек; будто к Каину, кровь отца Джулиана вопила к нему от земли. И уж тем более были бы неуместны упреки брата Франсуа, который и так не показал себя склонным предполагать о собрате лучшее.
Однако молчаливо подумать монаху не удалось: пришлось сразу же за церковной оградой остановиться и обернуться на чье-то пыхтение. Брат Гальярд был уверен, что это Аймер; однако пыхтела на самом деле на Брюниссанда. В жаркий день, какие порой выдаются в октябре даже в горах, эта зрелая дама вырядилась в два суконных платья одно на другое и в расшитый двухцветный плащ; по ее круглому лицу пот катился градом, и щеки цветом напоминали закатное солнце.
— Отец Гальярд… погодите!
Тот переступил ногами, всем своим видом выражая нетерпение.
— Если желаете свидетельствовать, дочь моя, я с готовностью приму вас в замке…
— Нет, я другое сказать хотела. — Трактирщица с деревенской простотой оперлась на его руку, чтобы отдышаться, и брат Гальярд так смутился, что не сразу ее одернул. — Я хотела сказать, отец мой… Что теперь, после смерти кюре, опасно вам тут у нас…
— Если вы полагаете, что, выслушав такое предупреждение, я быстро соберу
— Нет, что вы, отче, у вас же долг, я ж понимаю. Я только хотела вас предупредить, что этих ублюдков не боюсь. Поэтому если что, перебирайтесь-ка вы со всей братией ко мне. И для франков местечко в сараях найдем, если вы без них никуда. У нас дом прочный, не хуже замка, только вот не на отшибе, и ограда с острыми кольями; а сыновья у меня ребята крепкие. Если надобно, можем и с дубьем в руках за святую Церковь постоять!
Брат Гальярд, охваченный стыдом, слегка поклонился деревенской матроне. Ему было стыдно за все, что говорил о ней брат Франсуа, за все, что порою думал он сам, когда она ему особенно надоедала. «Разряженная старая болтунья»… возможно, эта женщина куда праведнее и отважнее меня. В который раз, Иисусе благий, Ты ставишь меня на место, благодарю Тебя.
— Спаси вас Господи, добрая дочь Церкви, — церемонно ответил он. — Думаю, пока мы должны оставаться там, где мы есть… но я запомню ваше предложение. Запомню и подумаю над ним. Мы все подумаем.
На Брюниссанда внезапно смутилась, что стоит так близко к монаху, человеку Божьему: почти вплотную! Она отступила на пару шагов, пыша жаром, как чан кипятка; и отступила как раз вовремя — из церковных ворот показались спешащие наперегонки Люсьен с Аймером. Опять не удалось побыть одному, даже по дороге. Ну что же, может, и к лучшему; может быть, сейчас в самом деле такие времена, когда священнику не стоит ходить в одиночку. Особенно инквизитору.
— Отец Гальярд, а вы уверены, что его убили? Может, правда сам в воду упал? — сразу же выпалил брат Аймер. Наставник ожидал этого вопроса, и ответить собирался честно и сразу: Аймера не нужно было оберегать от страха, как возможных покаянников. Напротив, ему следовало учиться, и учиться переносить страх — в том числе.
— Уверен. Отца Джулиана убили, причем отнюдь не этой ночью, судя по запаху.
Люсьен перекрестился.
— Кто же это осмелился… Священника-то…
— Пока не знаю, — хмуро сообщил Гальярд. — Одно могу сказать — это был мужчина. Или очень сильная женщина, что маловероятно.
— Откуда вы знаете? — Аймер решил проявить интеллект, зная, что наставник это очень ценит. — Если отец Джулиан был пьян — а позавчера вечером он был весьма пьян, все мы помним — даже ребенок мог бы столкнуть его в реку. Берега тут обрывистые…
— А камень? — тихонько возразил Люсьен. — Камень на шее?
— Молодец, — кивнул брат Гальярд. Ему весьма нравился францисканский новиций; обидно даже, что тот состоял под началом у недружественного Франсуа. — Когда кюре столкнули в реку, на шее у него уже имелся привязанный камень. И более того — он был уже мертв.
— Так разве он не утонул?
— Нет. Его задушили. — Брат Гальярд, увлекшись объяснениями, споткнулся о камень и чуть не упал, так что молодые монахи подхватили его с двух сторон. — Хорошее покаяние, — вспоминая отца Доминика, пробормотал тот, шевеля ушибленной стопой. — Так вот, следа на шее еще недостаточно как доказательства — отвечай, Аймер, почему недостаточно?
— Потому что труп раздулся от воды, и уже непонятно, насколько сильно веревка врезалась в шею с самого начала, — благодарно отозвался Аймер. Своими вопросами брат Гальярд превращал страшное происшествие в игру разума, в клубок, который необходимо распутать. Аймер начинал чувствовать себя не возможной жертвой хищника, но охотником.