Катастрофа на Волге
Шрифт:
Ниже мы более подробно остановимся на вопросе о том, как далеко отходит Герлиц от исторической правды, анализируя отдельные критические фазы Сталинградского сражения. Предварительно нам хотелось бы сформулировать несколько принципиальных замечаний по поводу его методических ошибок и одностороннего предвзятого подхода к событиям.
Герлиц, конечно, прав, утверждая, что ныне нельзя задним числом оценивать оперативные решения, принятые в Сталинградском «котле», лишь с точки зрения немецкого движения Сопротивления или, говоря точнее, измерять его масштабами ту моральную и политическую ответственность, которая легла на командование 6-й армии. «История последней войны, – пишет Герлиц, – отнюдь не определяется лишь тем, что сделал каждый из ее участников для ее скорейшего окончания»{123}. Это, конечно, верно. Но составитель сборника «Я выполняю приказ» так и не понял, что стратегическая обстановка, в которой оказалась 6-я армия под Сталинградом, приобретала совершенно специфический характер и властно требовала необычных решений. Дело было не в том, чтобы генералы, стоявшие во главе 6-й армии и ее соединений, стали политическими бунтовщиками. Но каждый из них, принимая решения, обязан был спросить себя, совместимы ли они с его воинской честью и человеческой совестью. От этого и зависело все. Генерал Зейдлиц отнюдь не призывал в те дни своих подчиненных последовать примеру Йорка под Тауроггеном – он вспоминал о смелом прорыве немецких войск
Как бы то ни было, Герлиц слишком уж упрощает свою задачу историка, называя «посмертной профилактикой» (словечко-то какое!) правильные выводы из обстановки, к которым в действительности уже тогда пришли многие немцы в тылу и на фронте (и не в последнюю очередь в Сталинградском «котле»). Итак, Герлиц не принимает всерьез людей, думавших в те дни иначе, чем командование 6-й армии, и питавших иные надежды. Более того, он, как видно, считает их дурачками. Истинные намерения и образ мыслей Герлица особенно проявляются в нелепом и бестактном сравнении Паулюса с Беком. Он сознательно закрывает глаза на то, что оба генерала придерживались прямо противоположных взглядов в ключевых проблемах своей эпохи. Трудно представить себе более несхожих людей! С одной стороны – Бек, выдающийся военный деятель, последний из начальников, германского генерального штаба, в подлинном смысле слова соответствовавший занимаемой должности; человек, который во имя своих убеждений отказался от поста и до конца бестрепетно боролся против национального бедствия, разоблачая губителей немецкого народа, многосторонне одаренный человек, сочетавший достоинства военного и гражданина с глубоким пониманием уроков истории.
С другой стороны – Паулюс, службист, мир которого был ограничен рамками полученных свыше приказов; лично порядочный, но ограниченный человек, считавший поначалу войну с Россией делом нужным и справедливым, всерьез веривший, что большевистское государство и впрямь рухнет под первыми ударами, как карточный домик, и вплоть до страшного конца в Сталинградском «котле» хранивший верность Гитлеру (о чем свидетельствуют, во всяком случае, его последние радиограммы) {128}.
Герлиц, взяв на себя роль биографа Паулюса и комментатора документов из его личного архива, не просто посвятил себя служению истории, как это можно было бы предположить. Его труд – это не только исследование, но и неприкрытая попытка извратить события прошлого. Явно переоценив свои возможности, Герлиц доходит в этой апологетике до утверждения, что в катастрофической обстановке, сложившейся по вине Гитлера, командование 6-й армии, будучи лишь частью гигантской военной машины, по сути дела, не могло поступать иначе и, более того, в конечном счете, действовало правильно, поскольку де стратегические соображения требовали пожертвовать немецкой группировкой на Волге. Зарубежные военные историки особенно остро реагируют на подобные попытки реабилитировать задним числом нацистское государство и его методы ведения войны. Так, швейцарский журнал «Альгемейне швейцерише милитер-цейтшрифт» прямо писал о том, что Герлиц в своей книге явно преследует цель оправдать в глазах потомства действия командующего 6-й армией и решения, принятые им в Сталинградском «котле»{129}. Осудив для отвода глаз общий план большого летнего наступления 1942 года и признав, что оно преследовало стратегически недостижимые цели, составитель и редактор сборника «Я выполняю приказ» в то же время неуклонно и последовательно оправдывает действия и решения командования 6-й армии на всех этапах Сталинградской битвы, за исключением одной лишь последней недели января 1943 года. Он даже не допускает, что тогда можно или нужно было действовать иначе. «Ни одному командующему армией в вермахте в одиночку не под силу было остановить колеса гигантской военной машины со столь необычной системой управления», – поучает Герлиц читателя в тоне, не терпящем возражений{130}. В другом месте он заявляет, не утруждая себя доказательствами, что, дескать, на войне подчас трудно осуществить на практике самые бесспорные теоретические положения.
И, оперируя подобными прописными истинами, он пытается обосновать и развить некоторые аргументы, позаимствованные им в бумагах покойного Паулюса! Немудрено, что в результате он пасует перед сложными проблемами, которые ставит историкам Сталинградская битва, и, в частности, не может до конца разобраться в проблеме ответственности командования, которая в данном случае – хочет он того или нет – не исчерпывается категориями узкопрофессионального мышления отдельных военачальников, каковы бы ни были их полководческие таланты.
История сама подтвердила правоту тех немногих немцев, которые в ходе войны умом и сердцем поняли, что в сложившейся беспрецедентной обстановке нельзя больше плыть по течению, и отказались безропотно повиноваться. Такие люди были и в армии, окруженной под Сталинградом. Их глазами и следовало Герлицу взглянуть на слова и дела невольных участников трагедии, разыгравшейся на берегах Волги. Герлиц спешит простить то, что можно лишь понять. Он сознательно закрывает глаза на исключительный характер всей сложившейся тогда обстановки или, во всяком случае, не делает из нее соответствующих выводов. В этом главная причина всех недостатков его труда, всех пробелов в изложении событий и ошибок в их трактовке. Такой односторонний, предвзятый подход к историческому анализу не мог не сказаться самым плачевным образом на книге, которая была, по-видимому, задумана как серьезное исследование.
О характеристике фельдмаршала
С изложенными выше оговорками и отвлекаясь от некоторых бьющих на дешевый эффект приемов из арсенала журналистики, следует все же признать определенные достоинства за биографией Паулюса, в которой Герлиц характеризует покойного фельдмаршала как человека и как солдата. Работая над этой биографией, занимающей в книге около 80 страниц, автор использовал множество источников, в том числе и неопубликованные документы из фамильного архива Паулюсов. К сожалению, работа Герлица оставляет впечатление незаконченности. Автор рассказал лишь о части жизненного пути Паулюса, доведя изложение событий лишь до его сдачи в плен. Расставаясь с фельдмаршалом на страницах книги, неосведомленный читатель убежден, что Паулюс сдался в плен с чистой совестью. На самом же деле душу его уже тогда терзали мучительные сомнения и роковые вопросы. Герлиц лишь скороговоркой, мимоходом говорит о выводах, к которым впоследствии пришел злополучный командующий, осознав, что и на нем лежит доля вины за гибель его
Герлиц испытывает вполне понятную человеческую симпатию к неудачливому полководцу, которого судьба подвергла таким тяжким испытаниям; стремление автора разобраться в причинах, определявших поступки Паулюса, оградить покойного от необоснованных упреков и огульных обвинений задним числом само по себе столь же оправданно, сколь и похвально. Составитель сборника документов из личного архива Паулюса в своем биографическом очерке дал более верную психологическую характеристику фельдмаршала, чем большинство других исследователей. Он своевременно напомнил о том, что нельзя рассматривать взгляды и поведение Паулюса, совершенно не учитывая всей сложившейся обстановки, и тем более нельзя возлагать на него всю полноту ответственности за случившееся Автор убедительно показал (и в этом его бесспорная заслуга), что подобный подход ведет к односторонней, неправильной оценке событий. Но, опровергая, к удовлетворению читателя, некоторые скороспелые выводы, Герлиц сплошь и рядом ломится в открытые двери: в серьезных исследованиях, посвященных Сталинградской битве, едва ли можно встретить утверждения о том, что Паулюс был плохим военачальником и что, бездумно и беспрекословно повинуясь приказам Гитлера, он либо шел на постыдную сделку с совестью, либо оказался просто-напросто шкурником и трусом, спасовавшим в самый ответственный момент, когда надо было действовать на свой страх и риск ради спасения окруженной армии. Никому не приходило в голову сомневаться в личной порядочности покойного фельдмаршала! Но это вовсе не означает, что командующий 6-й армией обладал незаурядным военным талантом или, во всяком случае, достаточным боевым опытом – одним словом, теми качествами подлинного полководца, которые позволили бы ему найти выход из исключительно сложной, беспрецедентной стратегической обстановки, сложившейся под Сталинградом. Нет, Паулюсу не дано было стать выдающимся полководцем, и лучшее тому свидетельство – его биография.
Каким же предстает перед нами Паулюс как человек и как солдат? Проследив в основных чертах его жизненный путь, мы приходим к выводу, что покойный фельдмаршал был типичным немецким кадровым военным из числа питомцев фон Секта – дельным офицером и, безусловно, порядочным человеком. Паулюс, по сути дела, не был строевиком и боевым командиром – способный тактик, он всегда предпочитал штабную работу. Как преподаватель Военной академии, он зарекомендовал себя самым лучшим образом, но его подлинной стихией всегда оставался генеральный штаб, где ему, что называется, сам бог велел служить. Паулюс был прирожденным генштабистом – не только по своим оперативным способностям, но и по своему характеру: осмотрительный, вдумчивый и делающий все фундаментально, он к тому же умел располагать к себе людей и уживался с любым начальством.
Незнатное происхождение не было помехой Паулюсу; ранний брак с родовитой румынской аристократкой открыл ему дорогу в высшее общество. Молодой энергичный офицер уверенно делал карьеру. Особенно быстро поднимался он по ступенькам служебной лестницы в годы бурного роста нацистского вермахта. Молодые бронетанковые войска вермахта были многим ему обязаны. Паулюс не мог не замечать тревожных, угрожающих симптомов в политической жизни страны, однако, не желая рисковать своей карьерой, он воздерживался от открытой критики властей предержащих, да и вообще избегал высказываться по этому поводу. Нам так и не известно, что он думал, скажем, о деле Рема или об отставке Фрича, об увольнении Бека с поста начальника генерального штаба или о вторжении в Чехословакию. Кадровый военный, он оставался вне политики и никогда не выходил за пределы своих служебных обязанностей. Как и подавляющее большинство немецких офицеров, Паулюс был воспитан в духе безусловной лояльности по отношению к государственной власти и считал беспрекословное повиновение ей своей высшей и непреложной заповедью. Он не принадлежал к тем немногочисленным, критически настроенным и разбиравшимся в политике военным, которые скептически относились к нацистам и с возрастающей тревогой все более убеждались в том, что Гитлер оказывает роковое влияние на немецкое офицерство, попирая принципы воинской этики и насаждая в армии авантюризм и беспринципность. Паулюс работал в непосредственном контакте со многими генералами и старшими офицерами – участниками тайной антигитлеровской фронды, и характерно, что ни один из них не счел возможным довериться ему и привлечь его к борьбе, которую они вели, повинуясь лишь голосу своей совести. Герлицу удалось убедительно показать, что, присвоив себе функции верховного главнокомандующего, Гитлер полностью подчинил себе генералитет. Это самым роковым образом сказалось на немецком стратегическом руководстве и привело, в конце концов, к его дегенерации и развалу. Приняв верховное командование, Гитлер постоянно урезывал права и компетенцию командующих армиями и группами армий, пресекал в корне любую инициативу на фронте и в результате очень быстро низвел полководцев вермахта до незавидного положения сотрудников своего личного аппарата. После зимней кампании 1941/42 года в России они уже не могли без его разрешения изменять линию фронта и распоряжаться по своему усмотрению оперативными резервами. Гитлер, используя все наличные каналы связи между ставкой и фронтом и минуя промежуточные инстанции, не только вмешивался в оперативное руководство, но и вдавался во все детали тактических мероприятий командующих армиями. Не доверяя своим генералам, Гитлер требовал от них беспрекословного повиновения и контролировал каждый их шаг. С этой целью он и ввел строжайший порядок засекречивания, запретив даже высшим фронтовым штабам и командующим соединениями запрашивать общую информацию об обстановке. По словам самого Паулюса, в вермахте «не было больше полководцев – остались лишь ответственные исполнители, возглавлявшие подчиненные инстанции гигантского централизованного военного аппарата»{131}.
Покойный фельдмаршал в своих записях неоднократно отмечал, что известные приказы Гитлера в значительной степени, если не полностью, «парализовали волю и мысль» всех высших военачальников вермахта, в том числе и его самого{132}. Паулюс констатировал этот факт и только. Во всем его архиве нет и намека на то, что он открыто протестовал против подобного недопустимого сужения его личной компетенции и свободы действий военачальника или хотя бы осудил это про себя. Нет, Паулюс не отличался независимостью суждений и не обладал твердым характером. «Неповиновение в интересах дела» было не в его натуре. Он мыслил исключительно в профессиональных категориях, и все его поведение определялось понятиями воинской дисциплины и безусловной лояльностью по отношению к верховному главнокомандующему, который был в его глазах непогрешимым. Паулюс просто не допускал мысли о том, что Гитлер может принимать безответственные, неправильные решения. При всем том покойный фельдмаршал был человеком глубоко порядочным и морально устойчивым – об этом убедительно свидетельствуют некоторые распоряжения, которые он сразу же отдал, приняв командование 6-й армией. Так, в пределах своей компетенции он отменил не только пресловутый приказ об истреблении комиссаров, но в отличие от Манштейна отменил и чудовищный приказ Рейхенау от 10 октября 1941 года «О поведении войск в оккупированных странах Восточной Европы», в котором говорилось о необходимости «подвергнуть суровой, но заслуженной каре неполноценную еврейскую расу», об «искоренении большевистской ереси» и о «коварных происках неарийских элементов, с которыми следует покончить раз и навсегда»{133}.