Катастрофа отменяется
Шрифт:
Действительно, из открытого люка высунулся Яблочков, что-то крича. Сибирцев подошел к танку. Яблочков, оживленный, радостный, поздоровался с ним.
— Пришло и наше время, товарищ майор! — с трудом расслышал Сибирцев.
— А Подшивалов где?
— Его рота идет за нами!
И тотчас в следующем танке Сибирцев увидел Подшивалова. Лицо его было измазано маслом. Яблочков, заметив Подшивалова, не удержался и закричал, хотя Подшивалов не мог слышать его:
— Зачем маску надел, красавец? — и пояснил Сибирцеву: — Никак не привыкнет к новой коже, нарочно лицо мажет копотью,
Лихо козырнул и опустился в люк. С грохотом надвинулась тяжелая крышка, танк закачался, выползая на шоссе, увеличил скорость и сразу потерялся в огромной массе оливково-серых грохочущих машин.
Ворон помахал ему вслед, взглянул на часы и заторопился:
— И нам пора, товарищ майор, извините! — и побежал в лес, где продолжалось движение войск.
Сибирцев торопливо прошел к «виллису». Общее движение захватило и его, хотя он знал, что наступление начнется позже.
Возвращаясь в штаб, Сибирцев попал навстречу стремительному потоку, который мчался на юг, растекаясь по всем дорогам. Усталые регулировщицы, покрытые пылью, стояли на перекрестках, сигналя фонариками в абсолютной темноте. Освещаемые случайным отблеском фонаря, лица солдат казались Сибирцеву исполненными особой решимости. Да и что в этом удивительного — солдаты знали, что начинается наступление на главную крепость фашизма…
Как ни торопился Сибирцев, приходилось долго ожидать, пока регулировщицы пропускали очередную колонну танков. На этот раз даже его привычный взгляд был поражен количеством движущихся войск. Только поздно ночью сумел он добраться до штаба.
Еще издали, через открытые окна, Сибирцев услышал голос Масленникова. Подполковник, очевидно, звонил по телефонам, разыскивая своего подчиненного.
— Хозяйство Хмурова? Хмуров! У вас Сибирцев? Да где же он?
— Я здесь, товарищ подполковник! — крикнул Георгий, стукнув в подоконник.
— А, наконец-то! — проворчал подполковник, откинув на миг штору.
Сибирцев, не сняв шинели, прошел в кабинет.
Масленников, чем-то удрученный, убирал со стола документы, щелкал замками сейфа, письменного стола, даже не взглянув на своего помощника. Только убрав все, распрямился, сердито сказал:
— Где это вы задержались? Час назад звонил генерал, просил зайти вместе с вами. Ну-ка, покажитесь? Так и есть: весь в пыли, щетина выросла, подворотничок грязный… А еще разведчик…
За каждым словом Масленникова чувствовалось непонятное раздражение. Было похоже, что подполковника что-то рассердило без меры и свое зло он невольно срывает на первом встречном. Но ни спросить, ни догадаться, в чем дело, Сибирцев не успел. Подполковник кончил сборы, набросил шинель и вышел из кабинета, приказав Сибирцеву ждать вызова к командующему в комнате радистов.
8
Сибирцев не был виноват в том, что подполковнику испортили настроение. Но молчать подполковник уже не мог и, идя впереди майора, продолжал ворчать, только так, чтобы тот ничего не слышал:
— И это называется муж! Уж если сумел жениться, так приспособил бы жену к
Эта вспышка гнева против женщин возникла час назад. Но до сих пор подполковник не мог успокоиться.
Час назад, разыскивая Сибирцева, Масленников зашел к дежурному, чтобы отдать какое-то срочное распоряжение, и вдруг увидел там Марину Николаевну. Она, должно быть, давно уже ожидала, когда подполковник освободится. Без шинели, тщательно причесанная, с чуть подкрашенными губами, она была такой домашней, спокойной, что при одном взгляде на нее радовалось сердце: бывает же у человека такой мир на душе! И подполковник, поверив этому миру и покою, с удовольствием пригласил Марину Николаевну пройти в кабинет.
У него могло быть сколько угодно предположений о причинах, заставивших Марину Николаевну покинуть хозяйство Хмурова. Могло быть желание попросить отпуск: она этого вполне заслужила. Захотела переехать поближе к мужу: тоже правильно, штаб находится в спокойном месте, их даже не бомбят, есть в окрестностях много уцелевших домов, пусть поживут вместе. Интересуется представлением к награде: имеет право — наградной лист подписан давно. Другое дело, если бы Марина Николаевна запросилась на работу в отдел, тут подполковник, несмотря на все свое к ней уважение, посоветовал бы ей обратиться в отдел кадров. Хватит с него и того беспокойства, которое он испытал, пока Марина Николаевна была на задании. Тут она подполковника ничем не проймет!
Улыбаясь этим мыслям и догадкам, подполковник подал Марине Николаевне стул, уселся сам и, с удовольствием разглядывая отдохнувшее, спокойное ее лицо, вежливо спросил:
— Чем могу служить?
Вот эта именно неожиданная штатскость, всегда невольно возникавшая в присутствии женщин в отделе, больше всего и бесила подполковника. Женщину невольно хочется пощадить, когда подбираешь людей на очередную операцию. И дежурить вне очереди ее не заставишь. А между тем штатное место она занимает…
Впрочем, эти привычные рассуждения он отбросил, ожидая, чего же попросит у него Марина Николаевна. Слов нет, она отлично поработала, и подполковник готов даже покривить душой, лишь бы сделать ей приятное.
Марина Николаевна спокойно сказала:
— Как я понимаю, сегодня или завтра начнется наступление и на нашем участке. Прошу вас направить меня в те части, которым поручен захват города Дойчбурга.
Голос ее не изменился, не дрогнул, он был так же ровен и спокоен, как и тогда, когда она здоровалась с подполковником. И Масленников так же ровно, лишь чуть позволив сыронизировать, заметил:
— А вы и на самом деле отличная разведчица! Даже я не знаю, что где-то начинается наступление!
— Ваши знания, товарищ подполковник, я не ставлю под сомнение, — так же ровно ответила она. — Но и мои знания могут пригодиться!
Подполковник почувствовал, как у него запершило в горле. В других условиях он мог сорваться на крик, но это юное существо с прозрачными синими глазами, столь спокойно сидевшее перед ним, было как-то неудобно пугать криком. И он только сказал: