Каторга. Преступники
Шрифт:
– Будет, старик! Он машет рукой:
– Эх, барин! Запоешь, и раздумаешься. Это не человек – это горе поет!
Но у каторги есть все-таки свои любимые песни. Все шире и шире развивающаяся грамотность в народе сказывается и здесь, на Сахалине. Словно слышишь всплеск какого-то все шире и шире разливающегося моря. В каторге очень распространены «книжные» песни. Каторге больше всех по душе наш истинно народный поэт, – чаще других вы услышите: «То не ветер ветку клонит», «Долю бедняка», «Ветку бедную», – все стихотворения Кольцова.
А раз еду верхом, в сторонке от дороги мотыгой поднимает новь поселенец, потом обливается и поет: «Укажи мне такую обитель» из некрасовского «Парадного
– Стой. Ты за что?
– По подозрению в грабеже с убивством, ваше высокоблагородие.
– Что ж эту песню поешь? Нравится она тебе, что ли?
– Ничаво. Промзительно.
– А выучился-то ей где?
– В тюрьме сидемши. Научили.
Приходилось мне раза три слышать: «Хорошо было Ванюшке сыпать» – переделку некрасовских «Коробейников».
– Ты что же, прочитал ее где, что ли? – спросил я певшего мне сапожника Алфимова.
– Никак нет-с. В тюрьме обучился.
Из чисто народных песен каторга редко-редко поет «Среди долины ровныя», предпочитая этой песне ее каторжное переложение:
– «Среди Данилы бревна»…
Бессмысленную и циничную песню, которую, впрочем, как и все, тюрьма поет тоже редко. Любят больше других еще и малороссийскую:
Солнце низенько,Вечер близенько.И любят за ее разудалый припев, который поется лихо, с присвистом, гиканьем, постукиванием в ложки «дисциплинарных» из бывших полковых песенников, с ругательными вскрикиваниями слушателей.
Почти всякий каторжанин знает, и чаще прочих поется очень милая песня:
Вечерком красна девицаНа прудок за стадом шла.Черноброва, круглолицаТак гусей домой гнала:П р и п е в:Тяга, тяга, тяга, —Вы, гуськи мои, домой!Мне одной любви довольно,Чтобы век счастливой быть,Но сердечку очень больноПоневоле в свете жить.П р и п е в.Не ищи меня, богатый,Коль не мил моей душе!Что мне, что твои палаты?С милым рай и в шалаше…Или последний куплет варьируется так:
Вместо старого, седого,Буду милого любить.Ведь сердечку очень больноЧерез злато слезы лить!..Песня тоже нравится из-за припева. И помню одного паренька – он попался за какой-то глупый грабеж, – как он пел это «тяга, тяга, тяга, тяга!» Всем существом своим пел. Раскраснелся весь, глаза горят, на лице «полное удовольствие»: словно и впрямь видит знакомую, родную картину.
Очень принято и тоже чаще других поется сентиментальная песня:
Звездочка моя ночная,Зачем до полночи горишь?Король, король, о чем вздыхаешь,Со страхом речи говоришь?– Красавица моя драгая,ДаЭта сентиментальная песня про короля, кинувшего свое королевство из-за любимой девушки, поется с большим чувством.
Но все эти песни поются только молодой каторгой и вызывают негодование стариков:
– Ишь, черти! Чему обрадовались!
Особенно, помнится, разбесила одного старика песня про девицу, которая «гусей домой гнала». Припев «тяга, тяга» приводил его прямо в остервенение.
– Начальству жалиться буду! Покоя не даете, черти! – орал он. А это угроза на каторге необычная.
– Да почему ж тебе, дедушка, так эта песня досадила? – спрашиваю.
– А то, что не к чему ее играть. И, помолчав, добавил:
– Бередит. Тьфу!
Бог весть, какие воспоминания бередили в душе старого бродяги эти знакомые слова: «тяга, тяга». [41]
Из специально тюремных песен из Сибири на Сахалин пришли немногие. Если в тюрьме есть 5–6 старых «еще сибирских» бродяг, они под вечерок сойдутся, поговорят о «привольном сибирском житье»:
«Сибирь-матушка благая, земля там злая, а народ бешеный!»
41
Так в деревне сзывают гусей.
И затянут под наплывом нахлынувших воспоминаний любимую бродяжескую: «Милосердные наши батюшки», – я приводил эту песню в статье: «Каторжный театр». Поют, и вспоминается им свобода, беспредельная тайга, саватейки, бешеный, но добрый сибирский народ. А сахалинская каторга, не знающая ни Сибири, ни ее отношений к каторге, смеется над ними, над их воспоминаниями, над их песней.
– Нешто это возможно, чтоб чалдон (по-нашему – обыватель) был к варнаку добрый! Ни в жисть не поверю! – говорил мне один – да и не один – сахалинец.
Есть еще излюбленная сибирская песня, которую время от времени затягивает каторга:
Вслед за буйными ветрами,Бог защитник – мой покров,В тундрах нет зеленой тени,Нет ни солнца ни зари,Вдруг являются, как тени,По утесам дикари.От Ангары к устью моряВижу дикие скалы, —Вдруг являются, как тени,По утесам дикари.Дикари, скорей толпоюС гор неситеся ко мне, —Помиритеся со мною:Я – ваш брат, – боюсь людей…