Каторжанка
Шрифт:
Я бы тоже выла, если бы в этот ад привела еще и ребенка. Но я все-таки полагала, что у графини был иной повод завыть.
— Почему?
— В пеленке родиться — поди как не к добру, — всхлипнула Наталья. Как многие простые люди, она подкрепляла слова очень яркими искренними эмоциями, и это удивительно зависело от того, решала ли она какое-то дело или просто беседовала. В умении хладнокровно и хитроумно обстряпывать и улаживать я бы ей уступила даже как Юлия Гуревич. — Так-то оно и вышло, что клятая, а когда проносила вас графиня покойная в церковь через Святой Огонь, вспыхнул он, а потом и… —
Я не увидела ничего, а Наталья лишь покачала головой. Как спросить, чтобы получить ответ и не вызвать никаких подозрений?
— Мне нужно в Тронный Двор, — напомнила я.
— Сходим, завтра утром и сходим, Аглая Платоновна, — пообещала Наталья, и мы снова пошли вперед. Сперва по освещенной улице, затем свернули во дворы, но Наталья шла уже спокойно, ничего не опасаясь.
Лихо, лихо. Это я — лихо, это меня она подсадила Миките, но отчего он так озверел? Расслышал слово «клятая», что оно означает? Я родилась «в пеленке»… «в рубашке»? В плодном пузыре? Здесь это значит какое-то проклятье?
— Почему ты считаешь, что Тронный Двор мне не поможет? — опять спросила я. — Я жена осужденного, я имею такое же право развода, как и все прочие жены.
— Вы клятая, — терпеливо, как ребенку, — объяснила Наталья. — Кроме как на чьих-то руках вы не пройдете в церковь никак, вы Огня Святого не стерпите, загоритесь. Вас венчали при церковном дворе, Аглая Платоновна, но одно — повенчать, другое — добро вам сделать. Люди, они зло ищут там, где его и нет.
Вот с этим я была совершенно согласна. Значит, о том, что со мной что-то не так, знают в церкви. И, наверное, я не одна такая, раз никого это особенно не удивило, но и не расположило ко мне никого.
— Но вы молитесь, — горячо посоветовала Наталья, — глядишь, и умилостивит Всевидящий их сердца и умягчит…
Она втянула меня в переулок, и я опознала место, где мы вышли из дома фон Зейдлица. Мои скитания завершены, но неизвестно, что ждет меня завтра. Я — человек, которого хочется уничтожить, только воспользоваться подвернувшимся шансом, но почему? Из-за того, что я родилась «в рубашке» и это связано как-то с огнем, с каким огнем? С тем, который я видела в домовой церкви и которого коснулась?
Я застыла, даже ногу на ступеньку забыла поставить. В моей голове начинало что-то складываться; пока робко, но нить я нащупала и боялась ее потерять. Наталья вопросительно на меня посмотрела, я кивнула и стала подниматься.
Со мной, с клятой, считались, пока я козыряла своим происхождением, деньгами, титулом и положением в обществе, и могли перестать, едва я перешла в разряд изгоев. Мне устроили брачный обряд — или что это было — в порядке определенного исключения, а дать свободу и развод могли лишь в случае искреннего сочувствия ко мне. Я не могла пройти через огонь сама и даже будучи младенцем чуть не устроила самосожжение, но теперь, когда я — не совсем я, что-то изменилось. Я уже касалась огня. Если я смогу убедить церковников, что я «нормальная», что у меня больше нет той силы, о которой обмолвилась Наталья, а я смогу, ну а если нет… лучше сгореть, чем гнить среди ледников?
Дом спал, и меня
Я так и сделала. Еда была вкусной, несмотря на то, что давно остыла, мясо — свежим и мягким, пожалуй, холодным оно было аппетитнее. Воздушный хлеб, приятно хрустящие на зубах овощи — да мне еще повезло, иронично подумала я, вспомнив книгу про средневековье, которая мне попадалась как-то в связи с попытками погрузиться в историю парикмахерского искусства. Вот уж когда жирное несоленое мясо, разбавленное вино вместо чистой воды, а пить воду как она есть — обречь себя на скорую гибель.
Я как крестьянская девка облизывала озябшие пальцы. Горячая пища согрела бы, но где уж тут выбирать.
Наталья убирала шпильки из моей косы, снимала с меня верхнюю одежду, а я размышляла: о какой силе говорила она — о силе браслета без огромного драгоценного камня, и умоляла меня не думать… о чем? Что она имела в виду? Где моя голова, где проклятая память, или эта дуреха Аглая ее при своем разуме не имела?
Браслет, да, похоже на то, Наталья смотрела на улице на мое запястье. Я сейчас тоже взглянула, задрав рукав лонгслива: еле заметный отпечаток, и он действительно напоминает след от этого браслета.
Браслет, камень, которого нет, и сила, которой я лишена и о которой не стоит и заикаться. Сила… лихо… колдовство? Тогда объяснимо, почему местная церковь мне крайне не рада, и еще предупреждение стражника — «не попадайся графине на глаза, байстрюка не выносишь».
Все-таки колдовство. Головоломка сложилась?
«Завтра», — пообещала себе я, забираясь в постель и выпихивая из-под одеяла одежду. Завтра я приду на Тронный Двор. Ведьма я или нет, завтра либо моя смерть, либо спасение.
Я думала, что не усну. Состояние было кошмарным — обрывки мыслей, отрывки новых для меня впечатлений — люди, город, казнь, тюрьма, мой муж, но потом я зарылась лицом в подушку — и, кажется, я плакала — и закрыла глаза, сказав себе: «Может быть, завтра я очнусь в больничной палате».
Наверное, это меня спасло. Я провалилась в сон моментально, в сон спокойный, размеренный, без кошмаров, и когда меня затрясла чья-то рука, я обрадовалась.
Зря.
Вспомнила я не сразу — где я, кто склонился надо мной, а вспомнив, рухнула в бездну отчаяния. Ничего не исчезло, все это здесь. Мир, казнь, муж, отец и клятая от рождения маленькая графиня.
— Ваше сиятельство, поднимайтесь, — шептала Наталья озабоченно. — Поднимайтесь, я вещи пока ваши сложу.
— Тронный Двор, — кивнула я, садясь на кровати и тревожно вглядываясь в окно. Там была непогода, и толстая ветка с силой стучала о деревянную раму. Может, и стекло разобьет. Но мне надо идти, что за апокалипсис бы ни творился и что бы на Тронном Дворе меня ни ждало. — Скоро рассвет?
— Рассвет и казнь, ваше сиятельство, — ответила Наталья, и мне показалось, что она плачет. — Затемно к нам пришли, казнь утром, пока еще и нет никого. Боятся, что шторм усилится, тогда уже не уплыть. И казнь сейчас, и отправитесь вы сейчас, его сиятельство повелел собрать вас… голубушка вы моя! Звездочка моя ясная!