Каторжанка
Шрифт:
Что-то в этом есть. Гулящая девка и впрямь закона не нарушает, но как забавно изворачивается мораль: сравнение по степени общественной опасности, причем народ его проводит намного точнее, чем те, кто законы пишет…
Кидание тухлой едой прекратилось вместе с последним домом улицы. Дальше был долгий спуск по размокшей грунтовке, по обочинам стояли телеги, и с правой стороны я услышала недовольное:
— Чего возишься? Пароход уйдет, хозяин сдерет с нас три шкуры!
Кричал парень своему товарищу, стоявшему равнодушно ко всем спиной, и я побежала к
— Куда идет пароход? — требовательно спросила я. Вот так, не девка и не госпожа, пускай гадают. — Тот, на который вам надо?
— Нам не надо, — уставился на меня парень. — Вон шкуры. Их грузить будем.
— Пусть шкуры. Куда их повезут?
— На юга, — дернул плечом парень, — откуда мне знать?
— Я дам тебе два медяка, если ты быстро доставишь меня на пароход. И не задавай мне вопросов.
— Три медяка, — а парень оказался сговорчивей, чем Микита, и даже помог мне вскарабкаться на телегу. — Петька! А ну иди!
Мы тронулись. Телега обогнала мою недавнюю противницу и ее конвой, лошадка споро трусила по грунтовке. Рев моря стал настолько громким, что с трудом можно было расслышать, что говорят.
— Не уйдет! — проорал мне Петька. Он был как родной брат похож на своего напарника. — Слышите, госпожа? Говорю — может, пароход сегодня и не уйдет! Вон волна какая!
Я уже и сама видела. Волнение было сильным, в море рискнет выйти только умалишенный. Стоило глянуть вниз, туда, где море пыталось сокрушить скалы. Я опоздала?..
На меня никто не смотрел, парни занялись своими делами. Я сидела на куче шкур, воняющих мочевиной, и решила воспользоваться передышкой — достать обещанные медяки и глянуть, что за рецепт спасения подарила мне Наталья. И если мешочек с деньгами я вытащила быстро, наградив своего высокородного батюшку всеми неценурными словами, которые знала — кроме медяков, ничего практически в мешочке и не было, то с подарком Натальи вышла заминка. Я никак не могла подцепить его пальцами, а когда мне наконец это удалось, телегу тряхнуло, и что-то горячее и тяжелое опять скользнуло под пояс юбки.
— А ну стой! Стой, кому говорю! — И путь нам преградили двое мужчин в военной форме.
Глава седьмая
— Заворачивай, — хмуро сказал один из солдат и для наглядности толкнул оглоблю. — Давай, давай, не тяни.
— Тут шкуры купца Рахматова, — заблеял Петька. — Он же с нас три шкуры снимет…
«С кожевенника — шкуры, с портного — портки, с таксидермиста — кожу, с парикмахера — голову», — съязвила я про себя. Шутки — последнее, что мне оставалось при встрече, которую я стремилась избежать.
— Заворачивай! — повторил солдат. — Шторм, в порту никого не грузят. Вон, только паровая баржа с арестантами пойдет. А девка что? — и он пристально посмотрел на меня.
— На заработки, господин, — поклонилась я. Заодно и капюшон упал ниже.
— Желтый билет есть? — солдат наклонился, чтобы меня рассмотреть получше. Я замотала головой и исподлобья на него взглянула, готовая к любому исходу, но, видимо,
— Я нянька, господин, — выпалила я первое, что пришло в голову. Ни одна другая работа этой холеной дурехе не подойдет. Какая прачка с ее руками, какая швея? — Нянька у жены кабатчика.
Здесь должно, просто обязано быть питейное заведение. Сердце мое колотилось как ненормальное. Порт закрыт, и все, что я могу сейчас сделать, это затеряться среди складов, притонов и кораблей.
— У Прасковьи? — удивился солдат. — А что, Маруську она рассчитала? Вот баба дурная, так у нее дите помрет без присмотра. Чего по городу шляешься? Давай иди, пока я добрый.
Мне не пришлось повторять дважды. Я скатилась с телеги, отряхнулась, поклонилась солдатам, Петька и его напарник посмотрели на меня вопросительно, и я вспомнила. Конечно, я обещала им три медяка, и я полезла за пазуху, но солдат дернул меня за руку и толкнул в сторону порта.
— Не обеднеешь, — крикнул он Петьке. — Пошел, пошел вон с дороги, сейчас арестантов поведут! А ну убирай телегу!
Я уже не слушала их пререканий. Как можно меньше попадаться на глаза всем, у кого хоть какая-то власть, ни в коем случае с ними не спорить, почаще кланяться и скорее найти где скрыться. Работать я умела, работы не боялась, смущало меня только то, что потенциальный работодатель мог усомниться в талантах кисейной барышни.
В порту было холодно и очень ветрено. Что бы ни дала мне Наталья, оно спасало, иначе валяться бы мне в корчах здесь, на глиняном месиве, и молить Всевидящего о смерти не настолько мучительной. Я спешила, дыхание снова срывалось, и я адски хотела есть. Я уже не единожды пожалела, что отдала монахине кусок хлеба, но он помешал бы мне сбежать, а ведь мне удалось, почти удалось, погони за мной нет, и последнее, что мне осталось, это временно прибиться куда-нибудь.
А что потом? Не стану загадывать.
Навстречу мне шли еще двое солдат. Эти даже не стали со мной разговаривать, схватили за руки и поволокли с дороги, я закусила губу, чтобы не дать себе волю и не заорать, сейчас привлечь к себе внимание было хуже, чем все остальное. Но солдаты оттащили меня на обочину, швырнули на полуразвалившуюся бочку, старший погрозил мне кулаком, и они ушли. Я просто шляюсь где не надо, поняла я, мое место — подальше от всех событий.
Мудро и очень правильно. И важно, чтобы меня не увидел никто из арестантов, потому что гарантий, что меня снова не опознают, нет.
Я встала и, пошатываясь, пошла за пропитанные влагой и солью, покрытые белесыми разводами складские строения. Я шла мимо них — низких, почерневших от времени, пахнущих морем и гниющими водорослями, и видела впереди постройки иные: крепкие, кое-где даже каменные, с облезлыми, в соляных пятных красными и синими крышами и выгоревшими флагами разных стран. Я думала, что и лето в этом краю бесцветное и сырое, но, может быть, солнце наведывалось сюда с южных островов и за пару недель сжигало яркие краски, а может, просто ткани были дерьмо.