Каторжник император. Беньовский
Шрифт:
Хотинский без промедления послал в Петербург донесение с челобитной беглецов, в которой они просили императрицу о помиловании.
Екатерина принимала Панина с докладом после завтрака в своём розовом будуаре.
— Чем порадуешь, батюшка Никита Иванович? — спросила императрица, жестом приглашая графа в кресло. — Кофейку со сливками не желаешь ли? Сама варила.
— Потом, матушка-государыня, можно и кофейку. Сперва доложить позволь. Депеша пришла от нашего парижского резидента.
— Небось Станислав
— Нет. Понятовский попритих после того, как мы его припугнули.
— И правильно поступил. Уразумел, значит, что мы вернули наши исконные белорусские земли.
— Не дорого ли обошлось нам восстановление исторической справедливости? Какие куски пришлось бросить пруссакам и австрийцам!
— Что поделаешь, Никита Иванович. С турками война затянулась. В Заволжье Емелька Пугач мятеж поднял. Силы наши распылены. Пришлось с Пруссией и Австрией добычей делиться. Ты же сам был творцом раздела. Но мы отвлеклись от дела. Что пишет Хотинский?
— Морис Август Беньовский...
— Ах, опять этот разбойник, каторжник!
— Опять, ваше величество. Хотинскому удалось раздобыть в министерстве иностранных дел Франции ценные секретные сведения. Сей Беньовский принят на французскую военную службу в чине полковника. Назначен командиром экспедиционного корпуса, который будет направлен на завоевание заморских земель. Предположительно целью экспедиции станет остров Мадагаскар, в Индийском океане.
— Людовику не терпится взять реванш за колониальные потери в Семилетней войне.
— То-то и оно. А тут подвернулся услужливый авантюрист.
— Не стоит ли, граф, сделать по этому поводу представление французскому правительству?
— Нет, матушка-государыня, этого делать не стоит. Французы всё равно Беньовского не выдадут. А своими бесполезными протестами мы лишь поставим себя в ложное положение. Да и ссориться с Францией в такой сложной международной обстановке не стоит.
— Согласна с тобой, Никита Иванович. Ссориться с Людовиком из-за какого-то бродяги не резон.
— Есть и радостная новость в депеше Хотинского.
— Что за новость?
— Большая группа попутчиков Беньовского, поссорившись с ним, явилась в российское посольство и слёзно просит о помиловании и праве возвратиться на родину.
— Ишь ты, помилования хотят! О чём раньше думали, голубчики?
— К донесению резидента приложена челобитная беглецов. Любопытнейший документ. Беньовский представлен в нём вовсе не таким героем, каким он хвастливо представлял себя в парижских газетах.
— Помню, ты докладывал.
— В наших интересах предать сей документ гласности и тем самым показать всю суть бахвальских и клеветнических писаний сего мошенника.
— Челобитная при тебе?
— Так точно.
Панин протянул императрице
— Что скажешь, матушка-государыня? — спросил Панин, когда Екатерина закончила чтение.
— Предавать гласности сей документ не резон, — жёстко произнесла после некоторого раздумья императрица, — дабы не возникло неправильного истолкования моих взаимоотношений с сыном. Тебе-то, батюшка, не нужно объяснять, что взаимоотношения наши не просты, да и характерец Павла Петровича тоже трудноватый.
— Всякий документ, матушка-государыня, можно отредактировать, вычеркнув из него неприемлемое, изменив нужные акценты.
— А ты, граф, хитёр.
— Не по вашей ли державной воле дипломатией занимаюсь? А всякая дипломатия требует хитрости. Можно поступить и таким образом. Пусть эти бродяги по прибытии в Россию напишут подробные воспоминания для печати, не касаясь высочайшей персоны цесаревича и сосредоточив внимание на непотребных поступках беглого каторжника Беньовского.
— Согласна с тобой, Никита Иванович. Так и поступим. Отпиши Хотинскому в Париж. Пусть все беглецы, кои пришли с повинной, будут доставлены в Санкт-Петербург. Морем. За казённый счёт.
— Слушаюсь, ваше величество. С беглецами поступим по закону?
— Это уж не твоя забота, а генерал-прокурора. Проявим к беднягам милосердие. Богу, говорят, — Богово, кесарю — кесарево. Мятежным пугачёвцам — пуля и плаха. Раскаявшимся бродягам — наша милость. Пусть Европа видит, что мы можем быть и строги, и снисходительны.
— Восхищаюсь вашей добротой и мудростью, матушка-государыня.
— Опять льстишь, Никита Иванович, — строго сказала императрица. Графа Панина она недолюбливала за его либерализм и независимость суждений, однако терпела, так как ценила его цепкий, аналитический ум дипломата и трудолюбие. — А Хотинский молодец, — сказала Екатерина. — Похвали его.
— Поощрить бы его следовало. Ранг полномочного министра присвоить, что ли. Или направить в Париж в звании посла кого-нибудь из титулованных. А Хотинскому в коллегии хорошую должность найдём.
— Ну уж нет, — категорически возразила императрица, — пусть этот Хотинский в ранге резидента в Париже сидит, как сидел. Тянет свою лямку усердно, и слава Богу. На Людовика хватит и резидента. Ишь ты, беглого каторжника пригрел, к польским смутьянам своего генерала прислал. Не станем расшаркиваться перед ним.