Катрин Блюм
Шрифт:
Бернар продолжает обвиняться в преступлении.
— По этому поводу я ничего не говорю, — возразил Франсуа.
— Так что я очень сожалею, мсье Гийом, я очень сожалею, мадам Ватрен, но Бернар должен быть отправлен в тюрьму!
— Хорошо, пусть будет так, мсье мэр, — сказал Гийом. — Жена, дай мне две рубашки и все то, что мне понадобится, чтобы я мог остаться в тюрьме с Бернаром.
— И я тоже! Я тоже! — воскликнула мать. — Я буду сопровождать моего сына повсюду!
— Поступайте, как знаете, но — в путь! — И мэр сделал
Но Франсуа снова загородил ему дорогу к выходу.
— Еще минуточку, мсье мэр, — сказал он.
— Если у тебя больше нечего сказать, — начал было мэр.
— Нет, ничего, но все равно, предположим… — и он стал что-то судорожно вспоминать. — Предположим, что я знаю виновного!
Все вскрикнули.
— Предположим, например, — продолжал Франсуа, понизив голос, — что он только что здесь был!
— Но, послушайте! — недовольно сказал мэр. — Мы опять будем теряться в догадках, а доказательств так и не будет!
— Да, это правда, но последнее предположение, мсье мэр.
Предположим, что возле березы, около которой вор зарыл свое золото, растет кустарник, и там я оставил в засаде Бобино и Лаженесса, — справа и слева от дерева. И в тот момент, когда он станет доставать свои сокровища, они его поймают на месте преступления! А!
В этот момент за окном послышался какой-то шум. Казалось, что кто-то не хочет идти, а его тащат силой!
— Смотрите, смотрите! — смеясь, воскликнул Франсуа. — Предположение подтвердилось! Они его схватили, а он не хочет идти, и они вынуждены вести его силой!
Через несколько минут на пороге появились Лаженесс и Бобино, которые тащили Матье за воротник.
— Разрази меня гром! — говорил Бобино. — Ты будешь идти или нет, бродяга?
— Подлец, не разыгрывай из себя злодея, — повторял Лаженесс.
— Матье! — хором вскричали все присутствующие.
— Вот и кошелек, мсье мэр, — сказал Лаженесс. — А вот и вор, — прибавил Бобино. — Поболтай-ка немножко с мсье мэром, радость моя!
И он подтолкнул Матье вперед. Невольно повинуясь толчку, тот, прихрамывая, сделал несколько шагов.
— Ну! — воскликнул Франсуа. — Разве я не говорил вам, что он прихрамывает на левую ногу? Вы снова скажете, что это догадки, мсье мэр?
Матье понял, что он попался, возражать не было смысла, поэтому он решил разыграть чистосердечное раскаяние.
— Ну что же, это правда, — сказал он. — Это я выстрелил из ружья, я не отрицаю. Я только хотел поссорить мсье Бернара с мадемуазель Катрин, потому что мсье Бернар дал мне пощечину.
Но вид золота вскружил мне голову. Мсье Бернар бросил ружье и, поддавшись дьявольскому искушению, я поднял его — тут все и случилось. Но никакого злого умысла здесь не было, а так как
Парижанин не умер, я отделаюсь всего лишь десятью годами ссылки на галеры…
Сердца всех присутствующих наполнились радостью, и все открыли Бернару свои объятия, но
Бернар сделал движение, чтобы прижать ее к своему сердцу, но тщетно, так как у него были связаны руки. Аббат Грегуар заметил печальную улыбку, которая проскользнула по губам молодого человека.
— Мсье мэр, — сказал он, — я надеюсь, вы отдадите распоряжение, чтобы Бернара освободили!
— Жандармы, этот молодой человек свободен, — сказал мэр, — развяжите его!
Жандармы повиновались. Наступил момент радостного смятения. Отец, мать, жених и невеста бросились друг к другу, образовав беспорядочную группу. Слышались радостные восклицания. Все плакали. Даже у мэра на глазах выступили слезы.
Один лишь Матье шептал проклятия.
— Отведите этого человека в тюрьму Вилльер-Котре, — приказал он, указывая на Матье, — и хорошенько стерегите его!
— Бедный дядюшка Сильвестр, — сказал Матье, — придется побеспокоить его, в такой час!
И, вырвав свои руки из рук жандармов, которые хотели надеть на него наручники, он сложил ладони около рта и издал крик чайки, затем дал жандармам надеть на себя наручники и покорно последовал за ними.
Глава X. Заключение
Матье был отправлен в тюрьму Вилльер-Котре и помещен под охрану дядюшки Сильвестра вместо Бернара Ватрена. Когда виновный был уведен под охраной жандармов, когда мэр вышел, опустив голову и бросая назад полные раскаяния взгляды, и обитатели Нового дома остались без посторонних — потому что добрая хозяйка трактира, матушка Теллье, достойный аббат Грегуар, Лаженесс и Бобино, которые так хитро довели драму до счастливого конца, и друг Франсуа, который напал на след с ловкостью, достойной Последнего из могикан, — не были для них посторонними, и ничто больше не мешало проявлению радости в семье.
Прежде всего, отец и сын обменялись крепким рукопожатием. Рукопожатие сына означало:
— Вы видите, что я не солгал вам, батюшка. — Разве я когда-нибудь серьезно подозревал тебя, Бернар? — отвечало рукопожатие отца.
Затем мать и сын застыли в нежном объятьи. Обняв сына, Марианна шептала:
— Подумать только, ведь все случилось по моей вине!
— Тсс! Не будем больше об этом говорить, — ответил Бернар.
— Это мое проклятое упрямство всему виной! — Не нужно говорить об этом!
— Ты простишь меня, бедное мое дитя?
— О, матушка! Дорогая матушка!
— Во всяком случае, я уже достаточно наказана!
— И вы будете достойно вознаграждены, как мне кажется!
Отойдя от матери, Бернар протянул руки аббату Грегуару и, глядя доброму священнику прямо в глаза, спросил:
— Вы ведь тоже не сомневались во мне, господин аббат!
— Разве я не знал тебя лучше, чем твои отец и мать, Бернар?
— Лучше? — спросила мать.
— Да, лучше, — ответил отец.