Катушка синих ниток
Шрифт:
– Нет, никто не думал… Что? Ой, ну что за глупости. Никто не знал…
– Что на десерт? – поинтересовался Томми у мамы.
Стем шикнул на него:
– Ш-ш-ш, бабушка разговаривает.
– Черничный пирог, – сказала Нора.
– Вкуснятина!
– Да, конечно, мы бы… – бормотала Эбби. Последовала пауза. – А вот это неправда, Денни! Это попросту непра… Алло?
Через секунду раздался щелчок:
– Это Денни, – сообщила она всем, – он приезжает сегодня. В полпервого ночи. Говорит, чтобы мы оставили дверь незапертой, а он возьмет на вокзале такси.
– Ха! Вот и пусть, – бросил Ред. – Я в такое время вставать не намерен.
– Возможно, тебе все-таки стоило бы его встретить.
– Это еще почему?
– Я встречу, – предложил Стем.
– Нет, милый, лучше отец.
Все замолчали.
– Что там у него опять? – осведомился все же Ред.
– Опять? – повторила Эбби. – Нет, не то чтобы опять. Просто он не понимает, почему мы не попросили его пожить с нами.
Даже Нора посмотрела удивленно.
– Почему не попросили? – изумился Ред. – А он бы что, согласился?
– Говорит, что да. И что все равно сейчас приедет.
Эбби так и стояла в проеме, но сейчас вернулась на свое место и рухнула на стул, будто после утомительного путешествия.
– Он узнал от Джинни, что вы переезжаете, – сказала она Стему, – и недоволен, что с ним не посоветовались. Якобы в доме нет на вас на всех комнат и переехать следовало ему.
Нора принялась абсолютно бесшумно собирать тарелки и составлять их в стопку.
– А что неправда? – спросил Ред у Эбби.
– Что?
– Ты говорила: «А вот это неправда, Денни».
– Видишь, каков? – обратилась Эбби к Стему. – То глух как пень, а то вдруг слышит, что происходит на кухне.
– Так что неправда, Эбби? – упорствовал Ред.
– Ну, – беззаботно отозвалась Эбби, – сам знаешь. Обычная история.
Она аккуратно положила серебряные нож и вилку поперек тарелки и отдала ее Норе.
– Он не понимает, почему мы позвали Стема, если он… ну, ты понимаешь. Если он не Уитшенк.
Повисла новая пауза. Нора, все так же беззвучно, одним плавным движением
Стем и правда был не Уитшенк. Но только в самом буквальном понимании слова.
Люди как-то забывали о том, что Стем – сын укладчика кафеля Одиночки О’Брайана, Лоренса О’Брайана, если по-настоящему. Только он, подобно большинству укладчиков, был нелюдим, любил работать один и никогда не болтал о личном, вот его и прозвали Одиночкой. Ред всегда утверждал, что Одиночка кладет кафель лучше всех, хоть и далеко не быстрее.
Казалось странным, что у Одиночки есть ребенок. Глядя на него, высоченного, тощего как скелет и такого светлокожего, что видны кости черепа, никто почему-то не сомневался, что живет он отшельником, без жены, без детей, без друзей. Да, без жены и, наверное, без друзей, зато с сыном по имени Дуглас. И несколько раз, когда подводили няни, он приводил малыша с собой на работу. Правилами такое запрещалось, но, поскольку укладчикам не требовалось заходить в опасную зону, Ред смотрел на нарушение сквозь пальцы. Одиночка шел прямиком на кухню или в ванную, где работал, а Дуглас семенил за ним на коротких ножках. Одиночка никогда не смотрел, поспевает ли за ним мальчик, а тот не жаловался и не просил подождать. Они устраивались в помещении, плотно закрывали дверь, и все утро из-за двери не доносилось ни звука. В обед выходили, отец, а за ним, ковыляя, Дуглас, и ели сэндвичи – вроде бы вместе с остальными, а вроде бы и в сторонке. Дуглас, совсем еще маленький, пил из бутылочки с соской. Он не отличался миловидностью и походил скорее на беспризорника, чем на рекламного бутуза с ямочками на щеках, какими принято представлять детей этого возраста. Волосы у него были почти белые, стриженные колючим ежиком, глаза – бледно-бледно-голубые, с розоватым ободком по краям. Вся одежда, казалось, была ему велика. Создавалось впечатление, что это она его носит, нацепив впопыхах, как очки или шарф. Брюки ему подворачивали несколько раз. Красная курточка выглядела огромной на его паучьей фигурке, из-под эластичных манжет едва виднелись кончики пальцев, припорошенные белым, как и у отца, – издержки профессии.