Катя
Шрифт:
– Да уж, Юрий Иванович, – сказал Покровский. – Видимо, давненько ты не выбирался в город, одичал в своем логове. Завидую, конечно, но хоть бы радио слушал!
– Павел Николаевич, – сказал Саргин, – помнишь, как раньше назывался этот парк? – спросил он и сам же ответил: – Парк культуры и отдыха. А сейчас, что написано на входе? «Парк развлечений!» Чувствуешь разницу? – Он лукаво посмотрел на Покровского и добродушно усмехнулся. – Ну и кто из нас одичал? А уж по поводу радио, я лучше промолчу.
– Я же сказал, что завидую! –
– У меня сосед хорошо информирован, – сказал Саргин, – и к тому же прекрасный собеседник, как-нибудь познакомлю.
– Мещерский Леонид, – сказал Покровский. – Тридцать семь лет. Доктор наук. Волосы русые, глаза голубые.
На вскинутую бровь собеседника, Покровский улыбнулся.
– Я с ним знаком, – сказал он, – по группе.
– По группе?
– Есть такая площадка, – пояснил Покровский, – мы называем её просто группа. Всё расскажу. Но что касается радио, кто и как нам промывает мозги, надо знать!
– Надо, надо, – согласился Саргин.
– Нам туда. – Покровский указал направление, и они повернули к обнесенному частоколом дворику.
На входе их встретил высокий сорокапятилетний мужчина спортивного телосложения.
– Добрый день, Юрий Иванович! – сказал он.
– Как я рад тебя видеть, Глеб! – сдержанно воскликнул Саргин, пожимая руку.
– Я тоже, Юрий Иванович, очень рад. Проходите, располагайтесь. У нас уже всё готово, – сказал Глеб и вопросительно посмотрел на Павла Николаевича.
Покровский кивнул, и Глеб спешно покинул дворик.
Друзья присели за массивный деревянный стол. Официант принес тарелку с нарезкой овощей, графин с прозрачной жидкостью и два граненых стакана. Саргин снял очки.
– А что Глеб? – спросил он, протирая дымчатые линзы.
– Очень много дел, Юрий Иванович, Глеб сейчас за троих, да и у меня в сутках двадцать пять часов, и не хватает!
Потерев ладони, Покровский потянулся к графину и на всякий случай посмотрел на партнера.
– Юрий Иванович, ты как?!
– А как же! – одобрил Саргин и надел очки.
Покровский налил грамм по пятьдесят. На столе появилась большая тарелка с бараниной.
– Так вот о деле, – поднимая стакан, начал было Павел Николаевич, но сразу осекся. – Нет, за встречу, конечно, за встречу, Юрий Иванович!
Закусив огурчиком и отведав баранины, Саргин поднял взгляд на Покровского.
– Не тяни, Павел Николаевич, о деле, так о деле.
– Да. В общем, ты там, в логове, а тут аресты, губернаторы, министры… – Он налил по второй. – Зубов арестован! Потянется ли ниточка… это, конечно, еще вопрос, но… Шеф во все структуры наших расставляет. Глеба ты видел, новых много. В общем, в определенных кругах, похоже, осознали, что время собирать камни.
– Осознали или, похоже, осознали? – с легкой усмешкой спросил Саргин.
– Я думаю, на симуляцию шеф бы нас не призвал.
– Поздно, – угрюмо сказал
– Юрий Иванович, мы с тобой что, тля капустная? Мы же еще живы, так? Или как?
Покровский внимательно посмотрел на старого друга, который задумчиво покрутил стакан по столу и крепко сжал его всей пятерней.
– За встречу! – сказал он.
***
Катя мчалась по трассе к свободе. И хотя знакомство с миром немного откладывалось, она уже могла дышать полной грудью. «Но то ли ещё будет!» – думала Катя и, не чувствуя скорости, поджимала педаль акселератора.
Она промчится по миру, как вихрь, меняя города и страны, континенты, острова и океаны, она впитает все запахи, она всё увидит своими глазами, ко всему прикоснется своими руками. Наберется впечатлений и почувствует настоящий вкус жизни. Свобода! Это сладкое слово – свобода!
Пытаясь включить приемник, Катя склонилась к большому дисплею на передней панели, и пока разбиралась, куда и что нажать, джип покатился в сторону встречного потока. Услышав длинный сигнал клаксона, Катя взглянула на дорогу и, перехватив дыхание, судорожно бросила джип вправо.
***
Рванув дверь, полковник полиции Захаров решительно вошел в приемную прокурора. Не обращая внимания на протест секретарши, он прошел в кабинет и агрессивно двумя руками опёрся на прокурорский стол.
– Я что-то не вкуриваю, как понять? – грубо спросил он.
Прокурор Федор Алексеевич спокойно откинулся на спинку рабочего кресла.
– Ты о чем, родной?
– Не гони, Федя! Дурака не валяй! Если Зуб сегодня не будет на свободе…
– То-о?.. – поднимаясь, сказал Федор Алексеевич и так же агрессивно двумя руками опёрся на стол.
– Соскочить решил? Спрыгнуть? – горячился Захаров. – Смотри, Федя…
– Пошел вон! – с холодным гневом сказал Федор Алексеевич.
Лицо Захарова перекосилось, раздулись ноздри, и от злости заскрипели зубы.
***
Раздраженно, почти с размаху Катя ударила по дисплею всей ладонью. Уже отчаявшись, она попала в какую-то нужную точку, и система ожила. Приемник наконец-то заработал. Из динамиков зазвучало адажио Альбинони в вокальном исполнении. Катя откинулась на спинку сиденья и успокоилась. Она уже никуда не спешила, ехала в правом ряду и слушала адажио.
Буквально через несколько аккордов к глазам подступили слезы, перехватило горло, и по телу побежала дрожь. От этих незамысловатых звуков щемило в груди. Пронизанная тихим светом мелодия удивительным образом откликалась в душе всей необъятной полнотой бытия. Через щемящую боль очистительная сила вздымала над суетой и возносила к небу. Там, за пределами света, кромешная тьма иного, словно сама судьба, сожалея о несовершенстве, с грустью смотрела на Катю. И от этого взгляда слезы с надеждой полились рекой, сопровождая печаль и тоску, и беспомощность перед величием рока.