«Катюши» – «Сталинские орга?ны»
Шрифт:
Паек был одинаковый. Когда нас привезли, нам выдавали три сухаря и 70 грамм селедки. И все.
Когда вы попали в лагеря, не было отношения к постоянному составу, что они там окопались, чтобы на фронт не попасть?
Нет.
В гвардейских минометах вы попали на установку БМ-30/31?
Да. Такая рама на 4 снаряда. Поднималась градусов на 35–40 и так стреляли.
Первоначально мы стояли прямо за пехотой. Снаряд М-30, который тогда у нас был, бил всего на 1600 метров. Мы ночью сзади пехоты установки ставили и маскировали.
Позже к нам стали поступать снаряды М-31, они уже до 6 км били, и нас уже во втором эшелоне стали размещать.
Машины у вас в бригаде были?
Да, ЗИЛ-5. Они предназначались для перевозки снарядов, рам. К передовой машины не подходили и, когда у нас М-30 были, мы километра 3–4 на плечах снаряды тащили.
Встречается упоминание, что немцы открывали сильный ответный огонь по позициям «катюш».
А как же, открывали. Но особых потерь у нас не было. Во время артподготовки мы давали первый залп, потом подключалась ствольная артиллерия, а мы перезаряжали установки и еще залп. И так всю артподготовку, а она часа 2 длилась.
Сколько человек в расчете?
Семь. Командир, наводчик, четыре заряжающих и водитель.
Какой был средний возраст расчета?
Ровесники. Может, на 2–3 года постарше.
А национальный состав?
Все были, и казаки были, и татары, и евреи, всякие.
Я встречал оценку солдат-азиатов, что они не очень хорошо воевали? Вот как ваша оценка?
Все рвались защитить родину.
У вашего расчета какое было личное вооружение?
Карабин или автомат.
Приходилось личное оружие применять?
Нет. Куда их применять. Они только мешали, и мы их снимали. Один раз случай был. Мы работали, карабины сняли, и тут тревога. Кто-то побежал, все оружие на машину побросал и уехал. Я к старшине приехал, говорю: «Давай меня на передний край. Надо же что-то искать, заменить».
За утерю оружия наказывали?
Конечно. Я потому и просился на передний край, чтобы заменить карабин. Нашел там, мне старшина номер переписал. А в конце войны мы обзавелись немецкими автоматами.
Перед Висло-Одерской операцией вы получили установки на машинах. Какие это машины были?
«Студебеккеры». Они по сравнению с нашими – небо и земля. У нас до этого ЗИЛ-5 были, так у нее проходимость никакая. Ее, чтобы вытащить из грязи, – танк нужен.
Встречается упоминание, что мобильные установки минировали. Это так?
Первое время, когда только появились, да, минировали. В случае чего подрывали. Но у нас этого уже не было.
Садились в машину и ехали. Когда машина готова – брезент собирается, поступает команда – градус такой-то, поворот. Устанавливаешь все это, садишься в кабину и открываешь огонь. Я водителя выгонял, лучше уж одному погибнуть.
Какие-нибудь ЧП с машинами в бригаде
Да. Иной раз смотришь – снаряд не пошел. У нас в бригаде так двое погибли. Снаряд не сошел, а пульт не выключили. Ребята подбежали посмотреть, а тут двигатель сработал, они и сгорели. У нас два случая таких было.
Как бригада действовала в Берлине? Это же город, там «катюше» трудно развернуться.
По-разному. И с машин били, а случалось, снаряды просто затаскивали в окна. Закрепляли и били.
Даже без рам?
Да. Без всего. Прикрепляли к снаряду бикфордов шнур и поджигали его.
3 мая ваша бригада получила приказ готовиться к отправке в Японию. Какое ощущение было? Война кончается, а вы снова на войну.
Старались не думать. Заниматься своим делом.
Мы вообще старались не думать, что в любой момент можем погибнуть.
Александр Михайлович, вас призвали в 1942 году. В июле 1942 года был выпущен приказ № 227 «Ни шагу назад». Вы о нем знали?
Нет.
Под Кандалакшей в вашей бригаде погиб замполит. А вообще, на передовой вы часто замполитов видели? Как к ним относились?
Тот, что погиб, он никогда на передовой не был. Начальник штаба к нам приезжал. Огневые осматривал, распределял секторы стрельбы, а замполита мы не видели. Только вот первый раз приехал и погиб.
А другие офицеры, замполиты?
У нас офицеры были как отцы. Ну и побаивались они. Если солдаты тебя невзлюбят, могут ведь и кокнуть незаметно. Так что все офицеры относились к нам уважительно.
А со Смершем сталкивались? У вас же отец был репрессирован, а вы служили в секретной части.
Сталкивался. Мы тогда до Орши дошли, ко мне дневальный прибегает, говорит, вас в Смерш вызывают. Я сразу понял, что он про отца докопался. Пришел, а он мне говорит: «Ну садись, давай чайку. Ну как у тебя». Я отвечаю, что все нормально. И мне: «А у вас родители где?» «Мать в деревне, брат, сестра, а отец в 40-м году умер». «Как умер?» «Не знаю. Мне мать сказала умер». «Нет, он у вас не умер, он арестован». «Не знаю, мне мать сказала, что умер в 40-м году, перед войной». «Давай со мной в контакте работать», ну то есть стукачом. Я думаю – нет. Он мне говорит: «Я тебя пошлю учиться», – а я ни в какую, так и не дал согласия. В Кандалакше он меня вызывает: «Ты не информируешь, я тебя в разведку направлю!» Я говорю: «Пожалуйста. Я с вами в любую разведку пойду». Больше он меня не вызывал, но награды стал зажимать.
Вам награды зажимали, а как вообще награждали?
В первую очередь давали офицерам, нам что останется, чаще всего «За отвагу», «За боевые заслуги». С наградами у нас туго было. Да оно и сейчас так же.
Как вас кормили? В блокадном Ленинграде, понятно, плохо. В лагерях тоже плохо, а когда в гвардейские минометы попали – как кормили?
Когда в Октябрьские казармы попали – вот тут нас кормили! Сам начальник приходил, проверял, чтобы ложка стояла. Приходил и на завтрак, и на обед.