Кавалер багряного ордена

Бергер Павел

— Ты, Николай, опись изъятого имущества составлял — что там у нас числилось?

— Да всего два пункта: посуда для химических опытов, старинная, — тринадцать предметов и глобусы старинные — тоже тринадцать штук.

— И где все это добро?

— На склад сдали по акту, чтобы кабинеты не захламлять…

— Дмитрий Прохорович? — Корнев тут же позвонил на склад. — Бери Вяткина или еще кого и тащите ко мне в кабинет глобусы и все, что вам Прошкин по акту сдавал… Да, прямо сейчас, ничего, что пыльные!

Вооружившись терпением и осторожностью, все трое принялись простукивать, тереть, нажимать в разных местах, трясти, переворачивать и пытаться разобрать крепкие старинные глобусы. И уже через полтора часа гений царского ученого-индивидуалиста был побежден коллективными усилиями

трех убежденных материалистов. Заскрипел и открылся, словно шкатулка, сперва один глобус: в его пыльном чреве мирно хранилось множество географических карт и несколько растрепанных записных книжек, а в следующем, к торжеству Субботского, обнаружился легендарный медальон — удивительно изящно плетенная из золотой проволоки, несколько сплющенная сфера, подвешенная к толстой золотой же цепочке! Но самым удивительным открытием стало то, что под разрисованной деревянной скорлупкой одного из глобусов скрывалась еще одна, на этот раз увеличенная до полноценной сферы, модель медальона, а составлявшие ее проволочки опутывали уже настоящую карту мира…

Теперь работы у Субботского было невпроворот — Корнев облегченно вздохнул, разрешил ему остаться в кабинете, чтобы не таскать многочисленные инструменты с тяжеленными глобусами и атласами туда-сюда. Описание находок Алексей должен был изложить в форме отчета. К двери, учитывая большую ценность всего, что за ней находилось, были приставлены два вооруженных сотрудника Управления. А сам Корнев, взяв Прошкина под локоток, пошел глотнуть свежего воздуха. И, едва они оказались за забором своего ведомства, спросил:

— Как ты, Прошкин, думаешь, можно ли считать служебную командировку от нашего Н. до Таджикской ССР дальним странствием?

— Можно, наверное…

Прозвучало как-то неуверенно. Прошкин действительно сомневался, ведь в Таджикистане отсутствовало упомянутое в пророчествах Феофана море, путь за которое рекомендовался Баеву как лучшее средство для увеличения продолжительной жизни.

— Наверное? Ты точно, Николай, переутомился, — тоже устало вздохнул Корнев. — Никаких «наверное»! Сегодня же по отчету Субботского рапорт настрочу, пусть экспедицию в это ущелье, будь оно трижды неладно, снаряжают. И Баева в нее включат в обязательном порядке! Хватит ему в Н. отсиживаться! У меня уже никакого здоровья нет на всю эту историю! Да и работать ведь некогда — война на пороге, а мы как всегда! Вместо того чтобы готовиться серьезно, работу мобилизационную проводить, в казаки-разбойники играем, клады ищем! И завтра же подам — лично Станиславу Трофимовичу.

— Станислав Трофимович к нам приезжает? — едва скрывая ужас, тихо спросил Прошкин. До войны еще жить и жить, а вот к визиту республиканского начальства Управление точно что не готово. Да и чем заканчиваются внезапные визиты Станислава Трофимовича для ревизуемых лиц, тоже дело известное…

— Да нет, — успокаивающе махнул рукой Корнев, — меня на завтра телефонограммой на расширенный партхозактив вызвали. Так что ты, Прошкин, уж соберись. За старшого остаешься. И не поленись — сходи, проверь, как там ребята наши змея этого, Баева, в больнице стерегут. Хоть бы он поскорее живым и здоровым отсюда убрался! Да, ну и за ним самим присмотри — чтобы он, как оклемается, телеграмм не слал, писем не писал и по телефонам не раззванивал… Я же по инстанциям доложил, что у него острая форма болезни Боткина! Все о его же благополучии беспокоюсь.

Часть 3

19

Прошкин высоко ценил интеллект Корнева и доверял выводам своего начальника. Поэтому он почти бежал домой, сгорая от нетерпеливого желания распотрошить кофемолку! Ведь в действительности несколько предметов из дома фон Штерна так и не попали в Управление. Разумеется, в турке ничегошеньки не было, кроме деревянной ручки, в джутовом мешочке — только кофейные зерна, а вот в кофемолке… В громоздкой, тяжелой кофемолке могло быть спрятано что угодно!

Конечно

же, сабли были только предлогом — это просто два безликих предмета из той богатой коллекции холодного оружия, которой располагал Баев. Наверняка коварный Саша перерыл дом фон Штерна вдоль и поперек, оглядел валявшиеся на складе глобусы, пришел к выводу, что некоторые вещицы из дедулиного наследия могли задержаться у профессионально любознательного Прошкина или энтузиаста-кладоискателя Субботского, вот и прибежал к ним с визитом! Даже трезво оценивающему собственный мыслительный потенциал Прошкину было понятно: и затейливо плетенный медальон, и карта предполагаемого клада Баеву совершенно без надобности, по той простой причине, что он прекрасно знал, где зарыт пресловутый клад: там, где живут змеи… И даже амнезия ему не страшна: чтобы разыскать сокровище, Саше достаточно взглянуть на извивающуюся, как горная тропка, татуировку на собственном предплечье…

Прошкин вертел и ощупывал кофемолку около получаса, наконец, измучившись, принес отвертку, плоскогубцы, зубило и за пять минут превратил сложную конструкцию в горку блестящих обломков. Зато в результате он стал обладателем приза — нескольких пожелтевших листочков старорежимной толстой бумаги с водяными знаками: один — с заверенной нотариусом выпиской из метрической книги, второй — с выпиской из реестровой книги посольства России, подтвержденной главой российской миссии в Тегеране. Второй документ подтверждал факт бракосочетания российской подданной, урожденной княжны Анастасии Александровны Гатчиной и генерал-адъютанта, светлейшего князя, эмира Бухары Сейид Абд ал-Ахад Бахадур-Хана, имевший место на территории посольства в апреле 1907 года. А первый документ свидетельствовал о рождении у четы 10 ноября 1911 года сына. Мальчика звали Мухаммад Мир-Абдаллах-Хан. Оба документа были выданы для представления в посольство Франции с целью оформления выездной визы российской поданной, вдовы генерал-адъютанта С. А. Бахадур-Хана, Анастасии Александровны Бахадур-Хан с сыном Александром-Мухаммадом летом 1914 года. Да, действительно, мальчик был крещен в возрасте полутора лет с именем Александр, в церкви Преображения Господня в родовом имении Гатчиных (об этом имелась отдельная выписка из церковной книги, тоже заверенная приватным нотариусом). Должно быть, какие-то чрезвычайные обстоятельства, связанные с империалистической войной, воспрепятствовали семейству почтенной вдовы попасть во Францию.

Нет ничего страшнее обладания чужими секретами! Первым порывом Прошкина было без промедления сжечь бумаги, он даже вытащил зажигалку, но, щелкнув ею, посмотрел на огонек, отказался от этой шальной мысли и, прикурив, в который раз тягостно вздохнул.

Стоило ему прикрыть глаза, как к документам в его руках тут же потянулись языки адского пламени. Смердя и источая слизь, указывали на него волосатыми замшелыми пальцами всякие мошиахи и ересиархи. Их безжалостные подручные в черных средневековых капюшонах втаскивали беззащитного Прошкина в бесконечно темные ледяные подвалы, сдирали с него живьем кожу, возили раскаленным железом по обнаженным нервам, магическим дуновением обращали в муку все его кости, завязав белым платком глаза, то опускали его в кипящую воду, то обливали шипящим рафинированным маслом… И все для того только, чтобы узнать, где же скрыты пресловутые документы. Жестокосердные мучители совершенно не верили ни в то, что Прошкин документов в глаза не видел, ни в то, что он их видел и сжег. Они продолжали терзать его тело острыми щипцами, требуя оригиналы! Ни помощи, ни совета ждать было неоткуда…

Конечно, масоны в романе Писемского были вовсе не такими кровожадными интриганами, а скорее наивно философствующими, безобидными и даже прогрессивными людьми — это до некоторой степени успокаивало. Хотя… Из общения с Феофаном, энциклопедий и рассказов Субботского Прошкин твердо усвоил: масон масону рознь. Может быть, продавшиеся демонам иллюминаты или рыдающие в холщовые полотенца хлыстовцы, а то и сами розенкрейцеры, во главе с седеньким Христианом, только и ждут, чтобы наброситься на любопытного ответственного работника, размахивая белыми носовыми платками и жуткими орудиями средневекового мракобесия.