Кавалер багряного ордена
Шрифт:
Прошкин совершенно запутался:
— Если этот Жак уже умер, зачем будущее время? Может, это цитата? Из манускрипта или романа какого?
Начитанный Субботский тут же ответил:
— С именем де Моле связан один общеизвестный исторический анекдот. В день казни Людовика XVI, во время Великой Французской революции, ну ты помнишь… Некто выбежал на эшафот. Окунул руку в свежую кровь казненного монарха и закричал: «Жак де Моле, ты отмщен!» Но чтобы кто-то кричал: «Жак де Моле должен подохнуть», да еще и как поганый пес… не припомню. Скорее всего, это банальная грамматическая ошибка… Имелось в виду, что де Моле уже умер, и умер бессмысленно или случайно, как собака, просто употреблена неуместная временная форма…
Прошкин наморщил лоб. Чтобы Баев, знавший дюжину языков,
— Знать бы, кто тут нарисован!..
— Типчик неприятный, лживый и лицемерный — раздвоенный подбородок указывает именно на эти качества. Неужели действительно это Жак де Моле? Я всегда думал, что он благородный рыцарь… Хотя, он ведь был не настоящий Магистр!
— Как не настоящий? — Прошкин подавился горячей картофелиной и закашлялся.
— У тамплиеров исстари так повелось: один Магистр был формальным, второй — фактическим… Сохранилась легенда, что орден имел два устава — один Папа Римский утвердил на капитуле, а откуда второй взялся, непонятно, но именно он и был основным.
— Здорово! — по-детски обрадовался Прошкин. — Как у ребятишек в книжке Гайдара, — и тут же ненавязчиво уточнил: — А ты давно ее прочитал, эту книжку? Про Тимура и его команду?
— А… ну… — Леша почему-то замялся. — Как сказать… давно — с полгода… У меня один знакомый… Студент один, с вечернего отделения, подрабатывает перепиской на пишущей машинке… При «Международной книге», издательство такое… Приносил экземпляр, машинописный, — почитать… Я так забавлялся. Неужели ее действительно опубликуют?
— Угу, в следующем году, издательство «Детгиз», тираж — пятьдесят тысяч экземпляров, — уверенно пророчествовал Прошкин, и теперь горячим продуктом подавился уже Леша.
Разговор прервал автомобильный гудок. Прошкин открыл окно:
— Хватит, Прошкин, брюхо набивать! Уже и щеки в окно не пролазят! — весело крикнул Корнев, приоткрыв дверцу автомобиля. — Выходи, поехали — дело срочное, по твоей части!
Корнев подвинулся, освобождая Прошкину место за рулем, — тот поинтересовался насчет маршрута.
— В Прокопьевку едем… Получил документы на эксгумацию тела Феофана, думал, там сами справятся. Чего уж проще: гроб откопай и вскрой! Так вот, звонит местный фельдшер, из амбулатории, и говорит… Нету тела. Вознесся батюшка Феофан…
Прошкин едва не сбил зазевавшегося велосипедиста и переспросил:
— Что сделал?
Он не верил своим ушам. Никак не ожидал такого от почтенного старца. Вознестись на вверенной заботам Прошкина территории! И даже не предупредить. Это было самое настоящее, первостатейное свинство!
— Не юродствуй, Николаша, ты прекрасно слышал! — Корнев пребывал в великолепном настроении, даже удручающая новость из Прокопьевки не могла этого настроения испортить. — Вознесся. Рассобачились они у нас, Прошкин, совершенно!
— Кто? Служители культа?
— Интеллигенция сельская! Естествоиспытатели безголовые, чтоб им… Ну, вырыли гроб, вскрыли — он пустой. Так фельдшер местный тут же диагноз поставил: вознесся! Слышал ты такое?
Прошкин слышал, по меньше мере раз сто, еще в детстве. Когда в церковно-приходской школе читали рассказы из житий святых. Но, исключительно ради того, чтобы не испоганить настроения начальника, он согласился, что ничего подобного места никогда раньше не имело. И поэтому как действовать в такой ситуации, не предусмотрено ни в уголовном, ни в гражданском кодексе, ни в ведомственных инструкциях, но такой опытный специалист, как Владимир Митрофанович, в ситуации, конечно, разберется — с позиций научного материализма. А он, Прошкин, будет всемерно содействовать…
А разбираться было в чем. Действительно, поздним вечером, чтобы не тревожить зря сельскую общественность, из могилы Феофана извлекли гроб и притащили в клуб. Открыли. Тела Феофана в нем не было. Зато гроб был доверху наполнен изрезанной на мелкие полоски мануфактурой.
Даже безо всякого специального лабораторного анализа было
Итак, Прокопьевка была местом дислокации центральной усадьбы колхоза «Красный пахарь». Еще в колхоз входило четыре хутора — бывшие кулацкие хозяйства. В одном из хуторов имелся большой двухэтажный каменный дом. По решению правления для привлечения в колхоз квалифицированных кадров дом был переименован в «Общежитие работников культуры» и соответственно переоборудован. Хотя жили тут люди разные… даже с некоторых пор ставший полезным председателю спецпоселенец Вадим Проклович Чагин (при постриге принявший имя Феофан). Так вот, вечером пользовавшийся в очаге сельской культуры значительным авторитетом Феофан принялся жаловаться на боли за грудиной, и агроном Дуденко повез его на мотоцикле в центральную усадьбу — в амбулаторию. Феофану вроде как полегчало от ветра и езды, и в помещение амбулатории он зашел самостоятельно. Но через несколько минут вышел: фельдшера не оказалось на месте. Теперь Дуденко повез его в Н. — в областную клиническую больницу. По дороге, на перекрестке с Чаплинской трассой, им повстречался автомобиль, который направлялся, по счастливому совпадению, как раз в город. Конечно, в автомобиле почтенному Феофану, снова принявшемуся хвататься за грудь, было бы ехать гораздо комфортнее, чем на мотоцикле. Водитель автомобиля — новый инженер с Чаплинской насосной станции — охотно согласился довезти старика до больницы, и Дуденко вернулся в общежитие со спокойной душей. Нет, конечно, Дуденко не знал раньше этого инженера. Он из Чаплино знает от силы пять человек, и то со старого завода, а стройка насосной станции началась совсем недавно, и там каждый день новые люди появляются. А утром позвонил из амбулатории фельдшер, сообщил, что Феофан умер. Стояла сильная жара, похороны организовали в тот же день, гроб был закрытым…
Фельдшер амбулатории Кузьменко, известный в округе естествоиспытатель и натуралист, тоже старательно сообщил все, что знал. Даже больше. Заболевшего Феофана из общежития отвезли прямиком в Н. и сдали в НКВД. Ну, в Управление ГБ — это ж не принципиально! Он Феофана не лечил. Лечил беззащитного старика, скорее всего, так называемый фельдшер по фамилии Хомичев, то есть человек, далекий от медицины так же, как декабристы от народа. Результат всем присутствующим известен. Батюшка был человек крепкий и мог еще жить и жить при правильном естественно-научном подходе. Вот то-то! А в амбулаторию его привезли из города уже в гробу какие-то незнакомые люди — представились сотрудниками НКВД, да, может, и ГБ: он не обозреватель политический, чтобы не пугаться, а медик! В штатское были одеты. А зачем ему спрашивать документы — он, слава Богу, может еще сотрудника НКВД и без документов, по лицу, узнать! Чем у них лица такие особенные? Суровые лица — вот какие! Тем более эти люди передали Кузьменко нотариально заверенную копию заключения о смерти. Да, вот она. С какой стати ему было звонил Хомичеву? У Хомичева два диагноза на все случаи жизни — бытовая травма и простуда! Когда Николай Павлович ему позвонил и спросил, он, конечно, подтвердил, точнее, просто прочитал, что было написано в свидетельстве о смерти, — а что другое он мог сказать?
Во избежание лишних слухов той же ночью пустой гроб тихо закопали. Участники событий дали подписку о неразглашении. А озадаченные Прошкин и Корнев, свалив в холщовый мешок лоскуты одежды, отправились домой — анализировать.
— Это просто безобразие! Отожрался на колхозных харчах и свинтил с поселения! Восьмой десяток человеку, а совести никакой! Где его теперь искать? Да и откуда мы людей для этого возьмем свободных? Разве только с больницы снимать! — искренне негодовал Прошкин.