Кавалер Красного замка
Шрифт:
Моран кивнул молодому человеку.
— Ну, гражданин Моран, — спросил Диксмер, — что мы скажем?
— А то, что мы выручим сто тысяч ливров в год только благодаря этому способу крашения, — сказал Моран. — Но вот уже более недели, как я не сплю. Мне сожгло глаза кислотами.
Морис оставил Диксмера с Мораном и отправился к Женевьеве, думая про себя: «Надо сознаться, что можно одуреть от ремесла муниципала. Пробыв всего неделю в Тампле, сочтешь себя за аристократа, и сам выдашь себя как изменника. Добрый Диксмер! Благородный Моран! Очаровательная Женевьева! И я посмел их подозревать!»
Женевьева дожидалась Мориса с кроткой улыбкой, чтобы не оставить
Истинное существование Мориса продолжалось лишь в те часы, которые эн проводил у Женевьевы. Остальное время его пожирала лихорадка, которую то всей справедливости можно бы назвать лихорадкой 93-го года, разделившей Париж на два лагеря и превратившей жизнь в ежечасную борьбу.
Около двенадцати часов Морис должен был, однако, оставить Женевьеву и возвратиться в Тампль.
В конце улицы Сент-Авуа он встретил Лорена, сменившегося с караула, тот, отделясь от своего отряда, подошел к Морису, на лице которого отражаюсь все еще счастье, которое вливало в его сердце присутствие Женевьевы.
— А, — сказал Лорен, дружески пожав руку своего друга.
Тревоги сердца ты не скроешь, Твои желания известны; Безмолвен ты, а все вздыхаешь, И наяву ты видишь сны!Морис сунул руку в карман, чтобы достать ключ. Это было придуманное им средство, свистом избавлять себя от поэтического вдохновения своего друга. Но тот, заметив это движение, удалился со смехом.
— Кстати, Морис, — сказал Лорен, отойдя на несколько шагов, — ты еще три дня будешь держать караул в Тампле! Поручаю тебе маленького Капета.
XII. Любовь
И точно, Морис был очень счастлив и одновременно очень несчастлив с некоторых пор. Так всегда бывает в начале сильной страсти.
Утренние заседания в своей секции, вечерние посещения старой улицы Сен-Жак, случайные явления в клубе Фермопилов заполняли все дни.
Он сознавал, что видеть Женевьеву каждый вечер — то же, что питать любовь безо всякой надежды.
Женевьева была одна из тех женщин, робких и на первый взгляд уступчивых, которые со всей искренностью протягивают руку дружбе и с невинной доверчивостью сестры и девы приближают чело к устам, но слова любви кажутся для них насмешкой, а плотское желание преступлением.
Если бы в порыве чистейшего вдохновения несравненная кисть Рафаэля решила изобразить на полотне Мадонну с улыбкой на устах, со светлым взором, отражающим небо, дивный ученик Перуджино мог бы взять за образец черты Женевьевы.
Среди цветов, полных свежести и благоухания, чуждая занятиям своего мужа и чуждая даже самому мужу, Женевьева всякий раз, как видел ее Морис, представлялась ему живой загадкой, смысла которой он не мог доискаться и не смел спросить.
Однажды вечером, когда он, как обычно, беседовал с нею наедине и оба они сидели у того окна, в которое он влезал когда-то ночью с такой быстротой и шумом, когда благоухание распустившейся сирени разносилось по теплому воздуху после роскошного заката солнца, Морис после продолжительного молчаливого наблюдения за благоговейным и внимательным взглядом Женевьевы, пристально взиравшей на блестевшую серебристую звездочку в лазури неба, отважился спросить ее, как это случилось, что она так молода, а муж ее уже миновал средние лета жизни,
— Как могли попасть к кожевнику, — сказал Морис, — эта арфа, это фортепиано, эти рисунки, над которыми вы трудились? К чему, наконец, весь этот аристократизм, который я ненавижу у других и нахожу уместным у вас?
Женевьева устремила на Мориса взгляд, полный кротости.
— Благодарю вас, — сказала она, — за этот вопрос; он доказывает, что вы очень деликатный человек и что вы никогда обо мне ни у кого не справлялись.
— Никогда, сударыня, — сказал Морис. — У меня есть преданный друг, готовый умереть за меня, сто товарищей, которые пойдут всюду, куда я их поведу, но из всех этих сердец, когда дело идет о женщине, особенно о такой, как Женевьева, я знаю лишь одно, на которое могу положиться, — это мое собственное.
— Благодарю вас, Морис, — сказала молодая женщина. — В таком случае я сама расскажу вам то, что вы желаете знать.
— Ваше происхождение прежде всего? — спросил Морис. — Я вас знал только под именем вашего мужа.
Женевьева почувствовала в этом вопросе весь эгоизм любви и улыбнулась.
— Женевьева дю Трельи! — сказала она.
Морис повторил.
— Женевьева дю Трельи?
— Родители мои, — продолжала Женевьева, — разорились в последнюю войну в Америке, в которой отец мой и старший брат приняли участие.
— Оба дворяне? — спросил Морис.
— Нет, нет, — покраснев, отвечала Женевьева.
— Однако вы сказали мне, что до замужества вашего вы назывались Женевьева дю Трельи.
— Без частицы [3] , гражданин Морис. Мои родители были очень богаты, но не принадлежали к дворянскому роду.
— Вы не доверяете мне, — сказал молодой человек.
— О, совсем нет, — прервала Женевьева. — В Америке отец мой подружился с отцом гражданина Морана, а Диксмер был поверенным в делах Морана. Видя состояние наше расстроенным и зная, что у гражданина Диксмера было независимое положение, гражданин Моран представил его моему отцу, который, в свою очередь, познакомил его со мной. Я догадывалась, что тут устраивается брак; я поняла, что это желание моих родителей. Сердце мое еще не было занято ни тогда, ни прежде, и я согласилась. Уже три года как я замужем за Диксмером, и должна сказать, все это время муж мой до того был добр, обходителен со мной, что, невзирая на эту разницу в возрасте и вкусах, которую вы заметили, я никогда не ощутила минуты сожаления.
3
Частица «де» и «дю» перед фамилией французов, как «фон» у немцев, указывает на дворянское происхождение.
— Но когда вы вышли замуж за гражданина Диксмера, — сказал Морис, — он еще не был хозяином этого заведения?
— Нет, мы жили тогда на Блуа. После 10 августа Диксмер купил этот дом вместе с мастерскими; чтоб работники меня не беспокоили и чтобы избавить меня даже от созерцания предметов, которые могли бы оскорбить, как вы выражаетесь, Морис, мое аристократическое зрение, он отвел мне этот павильон. В нем я живу одна уединенно, согласно моим вкусам, моим желаниям и счастлива, когда такой друг, как вы, Морис, навещаете меня, чтобы рассеять или разделить мои мечтания.