Кавалер умученных Жизелей (сборник)
Шрифт:
В спектакле, что приехал танцевать Аттилио Лябис, Елена Гусева была дублершей. Не то, что для неё это привычно, но не в первый раз. Декорация скалы высокая, но все принцы – превосходные партнеры, и красиво поймать прыгающую со скалы балерину для них не проблема. Дублершу, всё-таки, страхуют. На пояс крепят лонжо, как в номерах под куполом цирка.
Лябис в четвертом акте вздумал поразить актерским мастерством. Когда Одетта скрылась в волнах, он обезумел и метался в отчаянии. По музыке все расписано точно – буквально за две фразы нужно поймать дублершу, помочь ей исчезнуть в волнах и извлечь оттуда
В глазах Рогожина горело торжество, что он таких историй может много рассказать. Ребята подготовили закуски и стаканы, чтобы поздравить нового артиста и «прописать» в гримуборной. Каждый, хоть несколько слов, да сказал. А смысл был единый – «мы рады, теперь ты артист, и вся жизнь у тебя впереди». Традиция, как говорили, шла ещё от Станиславского. Заглядывали гости из соседних раздевалок, и Михаил всех приглашал зайти и выпить.
– Да, нет, спасибо, я сейчас не пью, – зашел и стал отказываться Михаил Салоп, один из ведущих солистов. – А, что это у вас? «Старочка»? Ну, «Старочки» я выпью.
Закржевский был безмерно счастлив. Теперь он стал своим в особом, необычном мире, что называется волшебным словом ТЕАТР. Он не хотел отстать от окружающих коллег, но спиртного пил немного, будучи пьян от атмосферы закулисной жизни. В какой-то момент он вспомнил и спросил Микрашевского:
– А Суитие, ты помнишь, говорили. Я правильно понял? Это когда интим с женщиной?
– Понял ты правильно. Только – соитие. Да и суитие – тоже неплохо.
Дома тоже ждал праздничный стол. Но Миша принял поздравления, всех расцеловал и отправился спать – завтра снова на работу. Сегодня было предисловие, а с завтрашнего дня начнется жизнь.
Уже в постели, прежде чем заснуть, он улыбнулся. Потом провалился в глубокую тьму, где события промчавшегося дня частично растворились.
Но сновидения – отличный проявитель задних мыслей.
К нему пришла цыганка в странном парике, в прозрачных длинных юбках и с манящими бездонными глазами. Он сразу же узнал, что это Гусева. Она остановилась на каком-то возвышении. Миша проплыл сквозь воздух, тягучий, как вода, обхватил руками Ленины колени, лицом прижался к юбкам, приглашая к ЖЕТЕ АНАВАН.
– Если я, – сказал ему Гусева, – с каждым новеньким буду делать ЖЕТЕ АНАВАН, то скоро я стану старая драная кошка. Столько девушек вокруг. Они с тобою, может, и АНТУРНАН, и ЭКАРТЕ сделают. А мне ещё три раза замуж надо выйти – я себе сегодня нагадала. И, в четвертый раз, вообще, за грузина. Вернее, он грузин по пятому пункту, чтобы за границу выпускали. А потом наступит перестройка, и он окажется еврей, и уедем мы с ним на его историческую родину.
ИИ с этими словами она Мишу от себя оторвала, чуть толкнула его, и убежала.
– Бабуля, – спросил Миша поутру, – ты сонники вечно читаешь. И что, сны сбываются когда-нибудь?
– Если, Мишаня, приснится тебе что-то о постороннем, что с ним должно произойти, а тебя не касается, то такой сон может быть вещим, и сбудется. Тебе когда что приснилось?
– Этой ночью.
– Не про тебя?
– Да, вроде, нет.
– А сегодня у нас четверг. Так сон на четверг сбывается всегда.
Три карты
В Москве, на улице Большая Дмитровка, есть здание с неброским, строгим и внушительным фасадом. Здесь знаменитый музыкальный театр. Открылся он под руководством Станиславского и Немировича-Данченко, потом стал «имени» великих мастеров. Кто постоянно ходит в оперу, на все балетные спектакли, с любовью называют его «Стаси к».
Театр сохранил свой исторический фасад, но в ЗАКУЛИСЬЕ поселился двадцать первый век. Классический балет, шедевры оперы стало возможно оснастить эффектами 3D. По слухам, там поставили коллоидный реактор, для синтеза наночастиц того, что прежде было тайною великого искусства. А небольшой андронный коллайдер подвели под фундамент, чтоб первыми придти к суперсимметрии творчества. В чертогах Храма поменялась атмосфера.
Артистам балета и оперы, кто, как ни грустно, «отслужил» искусству и выходил на творческую пенсию, вручали «корочку» со званьем ВЕТЕРАН, бессрочный пропуск через служебный вход.
Однажды приезжала балерина, оттанцевавшая в театре двадцать лет и переехавшая жить в Иерусалим. Бесспорный ветеран театра. При ней был взрослый сын, израильский артист балета. Её, конечно, пропустили вместе с сыном, поскольку мать хотела: «чтобы мальчик посмотрел на наши гримуборные, где мы задерживались после представлений, вели беседы, отмечали дни рожденья и премьеры. На наш, простите. Наш любимый дом».
Но, в ту же воду? Дважды?
Она не отыскала прежних гримуборных. Ей показали что-то вроде офисов, где всё смотрелось, словно в парикмахерской. Чужие «раздевалки», в имидже HIGH TECH, встречали гостью абсолютным равнодушьем.
К экс-балерине подлетела пожилая костюмерша. Не просто было распознать в этой уверенной матроне застенчивую, скромную девчушку, пришедшую в театр тридцать лет назад «учиться одевать артисток». Пенсионерка сильно оживилась – ведь рядом оказался человек из «тех времён».
– Я часто вспоминаю, – умилялась балерина, – после спектакля никуда мы не спешили, сидели с рюмкой чая в гримуборных допоздна. Сейчас всё так же?
– Какое там, – отозвалась «матрона». – Такого нет уже давно.
Она растрогалась при встрече через много лет. Как театральный человек нашла слова, какие балерине и хотелось бы услышать:
– Да что вы, вы – театром жили. А нынешние – ходят на работу.
Приезжая танцовщица взгрустнула. Всплыл в памяти речитатив из «Пиковой». Вернулась с бала старая графиня, и сетует: