Кавалер в желтом колете. Корсары Леванта. Мост Убийц (сборник)
Шрифт:
– Это у тебя на лбу написано.
Значительно переглянувшись, оба двинулись дальше, огибая плясавших в тени галерей цыганок. Площадь, окруженная высокими зданиями, крытыми свинцовыми пластинами в форме ромбов – на крыше Панадерии они были вызолочены и ослепительно сияли на солнце, – бурлила: мелочные торговцы, разносчики, гуляющие, телеги и ящики с фруктами и овощами, зарешеченные – от воришек – ларьки с хлебом, бочки с вином, еще не разбавленным, если верить выкрикам продавцов, лавочники на пороге своих заведений и лотошники, бродящие
– Даже не знаю, как сказать, Диего…
– Коротко и ясно.
Салданья со всегдашней неторопливостью снял шляпу и провел ладонью по лысому темени.
– Мне поручили предостеречь тебя.
– Кто?
– Это все равно. Важно другое: к предостережению этому стоит прислушаться, хотя бы потому, что оно исходит от человека, забравшегося очень высоко. Речь идет о твоей жизни или свободе.
– Ой, напугал.
– Хватит дурачиться. Я говорю серьезно.
– Ну а тебе-то что до всего этого?
Лейтенант надел шляпу, рассеянно ответил на приветствие нескольких стражников, болтавших на галерее, пожал плечами:
– Послушай меня, Диего. Есть у тебя – причем твоей заслуги в этом ни капли – друзья, без которых ты давно бы уж валялся с перерезанным горлом в канаве или парился в тюряге… Нынче с утра пораньше много было разговоров об этом. Кое-кто припомнил твои недавние подвиги в Кадисе, или где ты там был… Уж не знаю, как ты отличился, и знать не хочу, однако клянусь тебе чем хочешь: если бы за тебя не заступились, сегодня я пришел бы не один, а с усиленным нарядом латников… Ты следишь за моей мыслью?
– А как же.
– Намерен и впредь встречаться с этой бабенкой?
– Не знаю.
– Ты, видно, задался целью вывести меня из терпения!
Некоторое время шли молча. Когда поравнялись с кондитерской Гаспара Санчеса, Салданья остановился и вытащил из кармана запечатанную сургучом записку:
– Ладно же. Читай!
Алатристе повертел записочку в руках, потом сломал печать, развернул лист и, узнав почерк, спросил приятеля не без яду:
– Давно ли ты, Мартин, в сводни подался?
Лейтенант сердито нахмурился:
– Прикуси язык! Читай!
И Алатристе прочел:
Я буду Вам очень признательна, если впредь Вы избавите меня от своих посещений. Примите и проч.
– Я полагаю, – промолвил Салданья, – что после событий прошлой ночи ты не очень удивлен.
Алатристе снова сложил записку:
– А
– Да кое-что знаю. Вот, например, что решил попастись на королевском лужке. И что едва не прикончил своего друга.
– Быстро, однако, распространяются слухи.
– Такие – не ходят, а летают.
К ним приблизился сборщик пожертвований с колокольчиком, протянул было для целования образ святого Власия, вознес хвалу Деве Марии, встряхнул кружкой, однако, наткнувшись на свирепый взгляд Салданьи, понял свой промах и поспешил удалиться.
– Думаю, это письмецо все разрешит, – задумчиво проговорил капитан.
Салданья, ковыряя в зубах, ответил с явным облегчением:
– Надеюсь. Если нет, ты – покойник.
– Для этого меня надо сначала убить.
– За этим дело не станет. Вспомни графа де Вильямедиану, которому выпустили кишки в четырех шагах отсюда… И многих других.
Произнося это, он рассеянно следил за несколькими дамами у двери кондитерской – в окружении дуэний и служанок с корзинками они лакомились фруктами в сиропе, сидя за винными бочками, заменявшими столы.
– В конце концов, – добавил он вдруг, – не забывай, что ты всего лишь отставной солдат. Птичка-невеличка.
Алатристе рассмеялся – сквозь зубы и невесело:
– Да, такой же, каким и ты был когда-то.
Салданья выдохнул откуда-то из самого нутра и повернулся к Алатристе:
– Ты сам сказал: «…был когда-то». Мне повезло. И потом, я чужих кобыл не объезжаю… – и, слегка смутясь, отвел глаза.
Дело было в том, что у него-то как раз все обстояло совсем наоборот: злые языки утверждали, будто свой жезл альгвасила он получил благодаря жене, водившей нежную дружбу с важными людьми. Одного, по крайней мере, шутника, распространявшегося на сей счет, Салданья убил.
– Давай сюда письмо.
Алатристе, уже собиравшийся убрать записку, удивился:
– Оно мое.
– Уже нет. Велено было забрать, как прочтешь. Я думаю, хотели, чтобы ты собственными глазами убедился – ее почерк, ее подпись.
– И что же ты будешь с ней делать?
– Сожгу.
И потянул листок к себе. Капитан разжал пальцы. Салданья огляделся, заметил образ Пречистой Девы, повешенный набожным аптекарем в окне рядом с чучелом летучей мыши и высушенной ящерицей. Он подошел и, поднеся записку к огоньку лампадки, поджег.
– Она знает только то, что ей нужно знать, и муж ее тоже, – сказал лейтенант, возвращаясь к Алатристе с тлеющим листком в руке. – Полагаю, написано было под диктовку.
Оба молча смотрели, как догорает бумага. Потом Салданья растер пепел сапогом.
– Король у нас еще молоденький, – сказал он, как бы объясняя этой фразой очень многое.
Алатристе пристально уставился на него и ответил не сразу:
– Молоденький, но – король.
Салданья снова нахмурился, взялся за рукоять пистолета, поскреб седоватую бороду.