Кавказ. Выпуск XXX. Кавказский этикет
Шрифт:
Дело не только в том, что, например, история Грузии, Осетии, Дагестана не менее богата страницами проявления замечательного народного духа или же выдающимися личностями. Здесь надо учитывать и другое обстоятельство: очень многое, что составляет национальное достояние одного народа, связано своими корнями с явлениями иного происхождения. Так, например, я называл имя Юрия Темирканова. Он кабардинец, сын кабардинца и кабардинки. Но одним из его первых учителей-наставников был композитор и педагог Трувор Шейблер, еврей по национальности. Нет сомнений, что этот человек оказал большое влияние на формирование музыкальной культуры будущего выдающегося дирижера. В свою очередь, сам Шейблер представлял русскую классическую школу в музыкальном искусстве, поэтому он обязан своим знанием и умением великой русской музыкальной традиции. Да и сам Темирканов тоже получил музыкальное образование именно в традициях этой школы, которая – опять же в
Я намеренно меньше говорю или совсем не говорю о великих народах, вклад которых в мировую культуру очевиден. Но даже у самых малочисленных народов есть и своя история, и свой исторический опыт, которые составляют его безусловное достояние. Нет народов отсталых в духовном отношении, есть народы, культуру которых мы пока еще плохо знаем и плохо понимаем. Не могу не рассказать об одном поучительном уроке, который я получил много лет назад, еще в годы учебы в Москве в аспирантуре.
На Дальнем Востоке обитает один из самых малочисленных народов нашей страны, нивхи. Из этого народа происходит замечательный российский писатель Владимир Михайлович Санги. В аспирантские годы – а это было в начале семидесятых – мне довелось близко познакомиться с ним и увидеть, насколько богата душа не только его самого, но и маленького народа, достойным сыном которого он является. Как раз к этому времени Владимир Михайлович получил в Москве квартиру и однажды пригласил меня к себе в гости. Я с удовольствием принял приглашение и, как-то не осознавая комичности своего намерения, решился показать ему, что такое истинно кавказский этикет. На стипендию аспиранта особо не разгонишься, но я все-таки купил букет цветов – его жене, игрушку – для дочери и шампанское – для символического скрепления дружбы. Легкомысленно решив, что в приложение к этому моей глупой болтовни будет достаточно, я направился в гости.
К подъезду его 16-этажного дома я подошел на 3 минуты раньше условленного времени, чтобы минута в минуту позвонить в дверь. Еще издали неожиданно для себя я увидел моего товарища: он стоял на ступеньках, а рядом с ним – жена с малюткой-дочкой на руках.
– Наверное, вышли подышать? – довольно беспечно сказал я после приветствия.
– Почему же, – спокойно пояснил мне Владимир Михайлович, – разве не принято гостя встречать у входа в дом.
Видимо, он за время недолгого знакомства со мной уже понял, что я не имею достаточного представления о культуре народов его родного региона и во избежание недоразумений очень деликатно, обыденным тоном стал вводить меня в курс:
– Знаешь ли, у нас прием гостя – это целый ритуал, который начинается встречей и вводом в жилище.
После этих слов я понял, что мне вряд ли удастся чем-то блеснуть, – дай Бог тут не опростоволоситься. У меня достало сообразительности время от времени спрашивать моих хозяев о том, что и как следует делать дальше. И, уверяю, я узнал немало важного и поучительного о взаимоотношениях гостя и хозяина, о расположении мест за столом, о последовательности застольных разговоров, о подаваемых блюдах, об обязательных в данной ситуации благопожеланиях. Это был не известный мне кавказский этикет в его модифицированной московской разновидности, а совсем иная, но такая же стройная и строгая система. Эта система была по-своему логична: она полностью соответствовала тому укладу, тем обстоятельствам, в которых веками жил в полном согласии с природой и всем окружающим миром нивхский народ, микроскопически маленький по численности, но такой же мыслящий, такой же талантливый и прекрасный, как и все другие на этой земле.
Поэтому, если говорить по справедливости и по сути, то на свете нет народов с низкой культурой. Есть, конечно же, народы, которые в силу обстоятельств оказали и оказывают огромное влияние на другие народы или же на все человечество, но, согласитесь, это происходит не только потому, что их культура выше. Культура каждого народа в основных своих проявлениях соответствует его истории, тем обстоятельствам, в которых этот народ жил и творил.
Из всего этого следует, что надо с одинаковым почтением относиться к любой незнакомой культуре, не удивляясь, если многое в ней для нас необычно, а может быть, даже противоречит нашим представлениям о разумном.
Не удержусь еще от одного отступления.
Черкесы же имели свое, рыцарское, представление о методах ведения войны, и они не раз давали знать о том «просвещенному» генералу. Однако их предупреждения не возымели никакого действия. Тогда двое смельчаков из черкесского воинства решили весьма своеобразным способом преподать ему урок. Смельчаки выкрали дочь генерала Засса и в течение долгого времени держали ее у себя. Какие бы ни предпринимались поиски, все было безуспешно. Но в один прекрасный день похитители сами известили русских, что в такое-то время они привезут генеральскую дочь прямо в дом отца. Как и обещали, они доставили ее домой, причем по всем правилам обхождения с девушкой знатного происхождения, принятым у кавказцев. К тому же она была хорошо ухожена, разодета в богатое черкесское платье и отнюдь не выглядела несчастной пленницей.
Когда после первых минут радостной встречи жестокий генерал приказал, было, схватить дерзких похитителей, неожиданно для всех за них вступилась их бывшая пленница. Она заявила отцу, что за все время пребывания у горцев ее ни в чем не унижали, а, напротив, воздавали почести, достойные ее сана. Также она рассказала, что во время пребывания среди черкесов ее обучали утонченным правилам обхождения, занятиям, достойным знатных особ, языку и обычаям; из всего этого она вынесла заключение, что черкесы отнюдь не дикое племя, а народ с высокой культурой, которая ее поразила и по-настоящему пленила. А если кто и проявляет дикость, так это те, кто в войне с ними использует глубоко чуждые человеческой морали варварские методы.
Не знаю, насколько этот урок возымел действие, но для нас это еще одно подтверждение того, что не следует никогда высокомерно относиться к чужому только потому, что оно не похоже на наше.
Хочу теперь сказать о другой стороне затронутой темы – о моральной ответственности человека за свою среду. Что двигало ретивым немцем Зассом, который, став российским генералом, решился воевать неподобающими способами? Видимо, ограниченность мышления и жажда карьеры. Но вместе с нею еще и порок, заложенный воспитанием: его не научили уважать чужое и стремиться к познанию чужого. Я уверен, что доведись ему это, с немцами он воевал бы не такими методами, ибо они были носителями одной с ним культуры. А поскольку он был не научен понимать «земли чужой язык и нравы», то допускал, что здесь дозволено все. Между тем здоровые этические правила любого народа осуждают бессмысленную жестокость, ибо проявляющий ее, прежде всего, бросает тень на истинное благородство своих воспитателей. Недостойные поступки унижают, прежде всего, тех, кто их совершает, но не тех, против кого они совершаются. Закон «Я сильный, потому и прав!» – это закон бандитов с большой дороги. Как известно, бандит снимает с себя всяческие моральные обязательства, но для всех других их поступки есть выраженная, демонстрируемая культура той среды, к которой они принадлежат. Если я где-то струсил, солгал, сделал пакость, то мой поступок характеризует не меня одного, но также: моих предков – ибо от них я унаследовал порок, проявившийся во мне; моих соплеменников – ибо если хоть один способен на бесчестный поступок, значит, вся среда не столь уж хороша; моих потомков – ибо и они становятся наследниками не только славы предков, но и их позора; значит, я обрекаю их на позор.
Поэтому в своем поступке я ответствен не только перед самим собой, не только перед каким-то одним человеком, а и перед своими предками, современниками и потомками, на которых я бросаю тень.
Конечно же, мы глубоко не правы, когда при виде одного недостойного человека или небольшой компании мерзавцев судим о целом народе: «Все они такие!» Слава Богу, что не все «такие», но все же одного «такого» с лихвой достаточно для позора.
У Жабаги Казаноко однажды спросили: