Кавказ
Шрифт:
— Сильнейший удар кинжалом, — отвечал тот, — рассек по диагонали одного кавказца, рана начинается у брови и кончается у подбородка, пройдя правый глаз как раз посередине.
— Он не умрет? — спросил капитан.
— Нет, но вполне может стать предводителем царства слепых.
— Значит, он будет кривой? — произнес я.
— Без сомнения! — воскликнул доктор. — Он уже кривой.
— А тот, кто нанес удар, — в кандалах?
Едва успел капитан задать этот вопрос, как вошел судовой переводчик.
— Капитан, — сказал он, — делегация кабардинцев просит дозволения
— Что им надо?
— Делегация желает переговорить с вами.
— Пусть войдут.
Делегация состояла из четырех человек во главе все с тем же почтенным стариком, который выводил женщин на прогулку.
— Слушаю вас, — сказал капитан, не вставая.
Старец заговорил.
— Он говорит, капитан, — начал переводчик, едва старик кончил, — что вы должны освободить человека, которого приказали заковать в кандалы.
— Почему же?
— Потому, что драка произошла между горцами, и это вовсе не в компетенции французского правосудия и что, если найдется виновный, они сами накажут его.
— Переведите им, — сказал капитан, — что с той минуты, как они взошли на борт французского судна, которым я командую, правосудие осуществляется по законам Франции и только мною.
— Но, капитан, они просят еще…
— Ступайте, ступайте, — сказал капитан, — скажите этим торговцам человеческим мясом, чтобы они возвратились к себе и молчали. Не то, — клянусь всеми громами! — они будут иметь дело со мной.
Капитан Дагерр клянется громами только в случаях исключительных, и всем известно, что тогда шутки плохи.
Переводчик вывел из каюты упиравшуюся делегацию.
Мы потягивали кофе, когда в столовую вбежал подшкипер.
— Капитан, кабардинцы взбунтовались.
— Взбунтовались? С какой еще стати?
— Они требуют, чтобы их соотечественника немедленно освободили.
— Как, как? Они требуют? Ха-ха! — молвил капитан с улыбкой более зловещей, чем самая страшная угроза.
— Или, говорят они…
Подшкипер запнулся.
— Или что?
— Грозятся, что они в большом числе и вооружены, и сумеют взять силой то, чего им не хотят отдать добровольно.
— Заклиньте люки, — приказал капитан очень спокойно, — и пустите к ним воду из котла.
Капитан сел.
— Вы не пьете водки с кофе, господин Дюма?
— Никогда, капитан.
— Нехорошо, вы лишаете себя трех наслаждений, вместо двух: кофе сам по себе, смесь водки с кофе, называемая gloria, и водка сама по себе. — И капитан с наслаждением поднял чашку со своей gloria.
Когда он ставил ее на блюдечко, корабль заполнился нечеловеческими воплями.
— Что это значит, капитан?
— Это наши кабардинцы — машинист ошпаривает их кипятком [287] .
Появился переводчик.
— Ну, как там бунтовщики?
— Они сдаются на милость победителя на вашу милость, капитан.
— Вот и чудесно. Закройте краны, но люки оставьте запертыми.
В следующий четверг, в четыре часа пополудни, мы бросили якорь в Золотом Роге.
287
Нечего
Прим. Н. Г. Берзенова
По существу, наше путешествие по Кавказу закончилось в тот день, когда мы покинули Поти; но оно еще продолжалось до нашей разлуки с кабардинцами на Константинопольском рейде.
В одно прекрасное утро я пробудился в шесть часов по милости моей кухарки, которая ворвалась ко мне в испуге.
— Месье, — прошептала она, — внизу стоит какой-то человек: он не говорит ни на каком языке, бормочет только «господин Дюма» и настаивает, чтобы его впустили.
Я сбежал по лестнице, каким-то подсознательным чутьем угадав, что это, наверняка, должно быть, Василий.
И я не ошибся. Этот молодец прибыл-таки из Кутаиса в Париж, двадцать семь дней пролежал в лихорадке в Константинополе и издержал в дороге шестьдесят один франк и пятьдесят сантимов — и все это, не зная ни слова по-французски.
Надеюсь, любезный читатель, ты и сам теперь убедился, какой смышленый малый этот Василий.
По следам Дюма
Если бы Александр Дюма вновь отправился в путешествие по Кавказу, то он скорее всего начал бы его не с Кизляра, а с нынешней Махачкалы — столицы процветающего Дагестана, совершенно изменившегося за годы Советской власти. Во времена Дюма этот город уже существовал (в 1844 году здесь был основан порт Петровск, в 1857 году получивший статус города), но это был захолустный поселок, ни в какое сравнение не шедший с официальной столицей тогдашнего Дагестана — Темир-Хан-Шурой.
В 1921 году Петровск был переименован в Махачкалу — в честь выдающегося революционера, убитого белогвардейцами, инженера Махача Дахадаева (1882–1918). Если бы Дюма оказался в нынешней Махачкале, то выйдя на привокзальную площадь, он увидел бы каменного всадника. Это — памятник Дахадаеву.
В 1919 году местными контрреволюционерами был убит борец против самодержавия Уллубий Буйнакский — (1890–1919) Он окончил Тифлисскую гимназию, затем учился на юридическом факультете Московского университета. После свержения царской монархии Уллубий Буйнакский вернулся в Дагестан, чтобы принять участие в революционном движении. Его политическая деятельность продолжалась, к сожалению, недолго, но навсегда сохранится в памяти народной. Именем Буйнакского и названа была в 1921 году Темир-Хан-Шура.
Махачкала стоит на берегу Каспийского моря. Я поселился в гостинице «Каспий», что на самом его берегу. День проводил в архивах, а вечерами, под неумолчный шум волн и завывание знаменитого махачкалинского ветра, записывал результаты своих поисков.
Я приехал в Махачкалу в надежде обнаружить следы пребывания Дюма в Дагестане. Конечно, я понимал, что социальные бури, пронесшиеся здесь за сто двадцать пять лет, могли уничтожить архивы. Более того, в Дагестане периодически случаются разрушительные землетрясения, отнюдь не способствующие сохранению памятников прошлого.