Кавказская война. Том 2. Ермоловское время

Потто Василий Александрович

Вот уже зорька. В предрассветной мгле, еще закутанные ранним туманом, видны три большие аула – один по правую и два по левую сторону речки. Лов, подскакавший к Кацыреву, сказал, что вправо – аулы Клычева, влево – князей Дударуковых. Сигнальный выстрел, между тем, был услышан в аулах, и в них пошла суматоха. Жители полураздетые, безоружные метались во все стороны. Чтобы пересечь им все пути к отступлению, хоперцы, с майором Шаховым, обскакали аулы справа, кавказцы, с майором Дадымовым,– слева. Кубанский казачий полк в полном составе, под командой подполковника Степановского, проскакав мимо всех аулов, отрезал их от горного ущелья, по которому жители могли уйти, и занял все тропы и дороги. Конные орудия, под прикрытием казачьей сотни, заняли пригорок, снялись с передков и приготовились действовать гранатами.

Кацырев хотел окружить аулы и затем, дождавшись прибытия

пехоты, штурмовать. Но все сделалось как-то само собою. Из Дударуковских аулов, не надеясь отстоять их, горцы бросились на правую сторону речки, где начиналась крутая лесистая гора, изрезанная балками. Хоперцы встретили их из лесу, но не могли выбить из оврагов, и потому заняли единственный перевал, по которому бегущие могли перебраться за гору. Таким образом все, что нашло первоначальное спасение в оврагах, теперь было в западне.

Дадымов и Степановский заняли между тем аулы, и скоро в них бурно уже шумели и ходили волны пламени. Пока одни казаки растаскивали покинутое имущество, другие раскинулись цепью по берегу реки, чтобы не пропустить беглецов назад, третьи скакали в погоню за угнанными стадами, настигали и возвращали их на сборное место. Подоспевшие ширванцы двинуты были в овраги. С мужеством отчаяния черкесы защищали свои семьи, но это повело только к их гибели. Ширванцы ударили в штыки, и началось поголовное истребление. Гибель мужей, отчаяние жен и детей, отторгнутых от своих защитников, представляло ужасное зрелище. Двести трупов разбросаны были по оврагам и лесным тропинкам; триста семьдесят пленных, согнанных в кучу, стояли под конвоем, оглашая воздух воплями. В числе убитых лежали тела: карачаевского старшины Кубиева и молодого сына известного кабардинского князя Магомета Атажухина. Оба владельца аулов, Клычев и князь Мамсир Дударуков, также пали в битве; княгиня, жена последнего, ранена шашкой и взята в плен... Так исполнилось предсказание татарина.

Потери горцев в действительности были гораздо значительнее, чем даже казались по первому взгляду. Многие из жителей, не отысканные вовсе, сделались жертвой случайных обстоятельств, многие потонули при спешной переправе через речку; особенно много гибло детей, которых спасать было некому.

Вместе с этими аулами легко было бы захватить и аул Биберды, находившийся от них в трех верстах. Но Кацыреву было известно, что в этот аул всего за несколько дней переселился Арслан-бек Бесленев, и он решил пощадить его, чтобы поддержать в нем добрые чувства, вынесенные из свидания с Ермоловым. Однако же, желая показать, что и его кабардинцы могли разделить кровавую судьбу абазинов, Кацырев послал туда две сотни казаков, дав им в проводники одного из пленных абазинцев. Казаки остановились в виду аула и послали в него пленного пригласить кабардинского князя в русский лагерь для свидания с Кацыревым. Но при появлении казаков и князь и жители бежали из аула, покинув на произвол судьбы и скот, и имущество. Казаки не тронули ничего и, отпустив пленного домой, возвратились к отряду.

Между тем, по окончании боя, около полудня, все отдельные отряды стянулись на сборное место в полуверсте от горевших аулов. Добыча оказалась огромной: лошадей пригнано было шестисот, рогатого скота более тысячи двухсот голов, овец свыше десяти тысяч. Не миновали солдатских рук и те бараньи коши, которые были обойдены накануне; их захватил по пороге полковник Урнижевский с пехотой.

Вся потеря в отряде ограничивалась двумя убитыми и пятью ранеными.

Когда отряд шел назад, в лагерь приехал сам Арслан Бесленев. Кацырев объявил ему волю Ермолова, что беглые кабардинцы не должны селиться у Каменного Моста и что в противном случае он, Кацырев, за спокойствие и безопасность его не отвечает. Арслан просил позволения написать об этом Ермолову, и до получения ответа не разорять его. Кацырев согласился.

Двадцать пятого июня войска разошлись по квартирам.

Поступок князя Данбек-Лова скоро огласился по всем закубанским аулам, и имя его стало в горах синонимом измены и предательства. Лов и не избежал кровавого мщения своих соотечественников. Через два месяца брат убитого князя Мамсира Дударукова однажды подстерег его со своими узденями в то время, когда Лов подъезжал к своему аулу на левом берегу Кубани. Вдруг грянул залп – и Лов, пробитый семью пулями, был убит наповал. Но гибель одного не избыла людей преданных России даже в среде гордых черкесских князей, и после Лова стал водить русские отряды Измаил Алиев.

Кацырев запомнил смерть Лова и не упустил случая отомстить за нее. В июле он предпринял новую экспедицию за Кубань, двадцать четвертого числа перешел уже за Уруп.

После четырехдневных беспрерывных передвижений отряд его, в ночь на двадцать восьмое число, двинулся вверх по этой реке, оставив обозы под прикрытием колонны, с майором Пирятинским. Пройдя верст двадцать, войска встретили конную партию черкесов, ехавшую, как оказалось впоследствии, для грабежа в русские пределы; пользуясь темнотой ночи, партия поспешно скрылась. И если нежданная встреча помешала ей идти на линию, зато она разнесла тревогу и значительно затруднила экспедицию. На заре войска остановились близ Башильбаевских аулов, у самого входа в тесное Урупское ущелье, но они уже были пусты. Казаки, однако, разделились на партии, рассыпались на широкое пространство по окрестностям и скоро пригнали около трех тысяч баранов. Весь следующий день Кацырев посвятил рекогносцировке ущелья. С гребня лесистых гор он видел множество аулов, раскинутых по ту сторону ущелья, но дороги для артиллерии нигде найти не мог. Несколько дней простоял здесь отряд в угрожающем положении. Мирные татары, рыскавшие кругом, возвращались с известием, что горцев нигде не видно, что стад на равнине нет, а хлеба стоят неубранные. От них же Кацырев узнал, что Каменный Мост и ущелье по Большому Зеленчуку никем не охраняются.

Тогда, не оставляя намерения пройти за Урупское ущелье и изгнать поселившихся там беглых кабардинцев, Кацырев оставил у Башильбаевских аулов две роты пехоты, а с остальным отрядом сделал ночной набег за Большой Зеленчук.

Цель набега и была именно разорить аулы абазинского князя Дударука за смерть Данбека-Лова. Кацырев, однако, не захватил его врасплох – Дударук был настороже и успел спастись со всем семейством, но оставил в аулах семьсот голов рогатого скота и пять тысяч овец. До какой степени поспешно было его бегство, свидетельствовали брошенные на очагах даже котлы с недоваренным мясом, которые, конечно, и сделались добычей солдат; в их же руки на этот раз попало также множество домашней птицы, столь необычной и редкой у черкесов при их передвижной и тревожной жизни. Войска сожгли и разорили аулы и истребили уже сжатое, в снопах, просо. На другой день Дударук со своими узденями сам приехал к Кацыреву, просил мира и дал аманатов.

Пятого августа, ночью, войска перешли Каменный Мост, затем утесистое ущелье и к свету шестого числа были в абазинских аулах Джантсмирова. Здесь они нашли только караул, часть которого перебили, а несколько человек взяли в плен. От пленных Кацырев узнал, что верстах в восьми скрываются черкесские семейства и скот. Кавказский казачий полк, с майором Дадымовым, кинувшийся немедленно в лес, там уже ничего не застал, кроме семисот баранов и быков, но длинный обоз из арб, уходивший оттуда, был усмотрен казаками на возвратном пути. Он был окружен, и все, что оказало сопротивление, погибло, а тридцать девять душ отдались в плен.

На следующий день такой же поиск повторил Кубанский казачий полк, с подполковником Степановским, к верховьям Зеленчука. Казаки и там сожгли несколько брошенных аулов и вытоптали поля, принадлежавшие джантемировцам.

Покончив с Зеленчуком, отряд воротился восьмого числа на Уруп и здесь также предал истреблению хлеба и аулы беглых кабардинцев. Между тем дорога для артиллерии была найдена, и десятого августа войска вошли в темное, мрачное ущелье, которое Кацырев называет Ходос. До сих пор черкесы, занятые спасением своих семейств, даже не показывались в виду отряда, но едва он вступил в это ущелье, как началась перестрелка. Постепенно все суживаясь и суживаясь, горный проход заставил наконец весь отряд вытянуться в нитку. Вот в этом-то месте тридцать отчаянных черкесов преградили дорогу – и остановили несколько батальонов. Несмотря на все усилия, ширванские и навагинские стрелки никак не могли выбить малочисленного неприятеля из крепкого пункта, защищенного скалами и лесом, действия орудий были не более удачны – и отряд стоял. Перестрелка тянулась целый день и вырвала из русских рядов офицера и пятнадцать солдат убитыми и ранеными.

“Во время перестрелки,– рассказывает один участник этого похода,– среди черкесов заметили беглого русского солдата. Правая рука у него была оторвана по локоть, но он проворно управлялся левой, и при помощи подсошек стрелял с замечательной меткостью. Заряжая винтовку, он хладнокровно и как бы дразня солдат распевал русскую песню: “Разлюбились, разголубились, добрые молодцы”... Точно заколдованный стоял он на высокой скале, осыпаемый пулями, и только когда некоторые из них ложились уже очень близко, он громко кричал: “Жидко брызжешь – не попадешь!” – и, припадая к подсошкам, посылал выстрел за выстрелом. Этот отчаянный молодец бесил и солдат и Кацырева”.