Кавказская война. Том 3. Персидская война 1826-1828 гг.
Шрифт:
Снабженный такой инструкцией, Грибоедов 20 июля выехал из Аббас-Абада и в тот же день вечером прибыл в деревню Каразиадин, лежащую верстах в двадцати восьми от поля знаменитой Джеванбулакской победы. Здесь он должен был остановиться и ожидать приглашения Аббаса-Мирзы, находившегося в то время в горах, и лишь на другой день намеревавшегося спуститься или к Каразиадину, или в Чорсскую долину. К палатке Грибоедова поставлен был почетный караул, и все условия вежливости были соблюдены “даже до излишества”.
21 июля, поутру,
Аббас-Мирза принял его в своей палатке, окруженный некоторыми из своих приближенных. Он был одет очень просто, и только золотой кушак с бриллиантовой застежкой охватывал его стройную фигуру, да на боку висела сабля в бархатных ножнах с золотой оправой и с рукоятью, унизанной алмазами. Несмотря на смуглый цвет лица и длинные черные усы, в чертах наследного принца проглядывали изнеженность и женственность.
Он начал беседу с того, что много и горько жаловался на Ермолова, Мазаровича и Северсамидзе как на главных, по его мнению, зачинщиков войны. Грибоедов возразил на это, что неудовольствия, по случаю спора о границах, были обоюдные, но что военные действия никогда бы не начались, если бы шах-заде сам не вторгся в русские пределы.
– Во всяком случае,– заключил он,– если бы это было и так, то вы имели законный путь обратиться с жалобой, и государь, конечно, не оставил бы ее без внимания. Между тем ваше высочество поставили себя судьей в собственном деле и предпочли решить его оружием. Но тот, кто первый начинает войну, никогда не может сказать, чем она окончится.
– Да, это правда,– отвечал принц,– военное счастье так переменчиво...
– В прошлом году,– продолжал Грибоедов,– персидские войска внезапно и довольно далеко проникли в наши владения; нынче мы прошли Эриванскую и Нахичеванскую области, стали на Араксе и овладели Аббас-Абадом.
– Овладели!.. Взяли! – с живостью заговорил Аббас-Мирза.– Вам сдал ее зять мой... Трус... женщина... хуже женщины!..
– Сделайте против какой-нибудь крепости то, что мы сделали, и она сдастся вашему высочеству,– спокойно сказал Грибоедов.
– Нет! Вы умрете на стенах, ни один живой не останется. Мои не умели этого сделать, иначе вам никогда бы не овладеть Аббас-Абадом.
– Как бы то ни было,– возразил Грибоедов,– но при настоящем положении вы уже третий раз начинаете говорить о мире. Теперь я прислан сообщить вам последние условия, помимо которых не приступят ни к каким переговорам: такова воля нашего государя.
– Послушаем,– сказал принц,– но разве должно непременно толковать о мире, наступая на горло, и нельзя рассуждать о том, что было прежде?
Тут Аббас-Мирза распространился 6 безуспешности своих желаний жить в добром согласии с русскими, под сенью благорасположения
– Я знаю решительные свойства великого императора,– говорил между прочим Аббас-Мирза,– и не один я: об этом свидетельствуют теперь все сыновья и братья европейских государей и их послы, приезжавшие поздравить его со вступлением на престол.
То же самое впоследствии Грибоедов слышал и от прочих лиц, с которыми довелось ему иметь дело в персидском лагере; все они рассказывали про государя множество анекдотов, иные справедливые, большей частью вымышленные,– но все представлявшие императора в могущественном виде, грозным и страшным для неприятелей.
– Как же, имея такое представление о нашем государе,– сказал Грибоедов принцу,– вы решились оскорбить его в лице посланника, которого задержали против самых священных прав, признаваемых всеми государствами? И вот, кроме убытков, понесенных нами при вашем нападении, кроме нарушения границ, теперь оскорблена и личность самого императора, а у нас честь государя – есть честь народная.
“При таких словах,– рассказывает Грибоедов,– Аббас-Мирза был как бы поражен какой-то мыслью, и так непринужденно, громко и красноречиво раскаялся в своем поведении, что мне самому уже ничего не оставалось прибавить”.
После этого Аббас-Мирза приказал всем выйти из палатки; остались в ней только принц, Грибоедов с переводчиком, да спрятанный за занавесью человек, в котором Грибоедов скоро узнал Аллаяр-хана. Аббас-Мирза приготовился слушать условия.
Но едва Грибоедов подробно объяснил ему, чего требовало русское правительство, как шах-заде поднялся с места в порыве сильнейшего раздражения.
– Так вот ваши условия! – воскликнул он.– Вы их предписываете шаху Иранскому как своему подданному! Уступку двух областей, дань деньгами!.. Но когда вы слышали, чтобы шах персидский делался подданным другого государя? Он сам раздает короны... Персия еще не погибла... И она имела свои дни счастья и славы...
– Но я осмелюсь напомнить вам,– возразил Грибоедов,– о Гуссейн-шахе Сефеви, который лишился престола, побежденный афганцами. Представляю собственному просвещенному уму вашему судить, насколько русские сильнее афганцев.
– Кто же хвалит за это шаха Гуссейна! – воскликнул принц в негодовании.– Он поступил подло. Разве и нам последовать его примеру?..
– Я вам назову другого великого человека, императора Наполеона, который внес войну в русские пределы и заплатил за это утратой престола.