Кайа. История про одолженную жизнь (том Четвертый, часть Первая)
Шрифт:
Положив ложку в вазочку, она защелкала пальцами, вспоминая.
— Память о возможном, да. Очень правильная и отражающая суть формулировка.
— То есть, по-твоему, выходит, будто бы я оказался в некоей петле, раз за разом проживая жизни Дмитрия Николаевича и Кайи? — спросил я.
— Нет, не ты. Мы… Мы оба оказались. Ты и я. Но да, так оно и есть. — ответила она, зачерпывая новую порцию йогурта.
— Ты уже знаешь, что это сделал я? — поинтересовался я у «Жени — играющей в игру».
— Про
Я кивнул.
— Неа… — ответила она, легкомысленно махнув рукой с зажатой в ней ложкой, отчего в разные стороны полетели капельки йогурта. — Во всяком случае, пока… Но!
Она подняла указательный палец вверх.
— Это отнюдь не означает, что не знает никто…
Услышав ее слова, мое сердце будто бы сжали в тисках.
Она просто не может быть такой же, как и я. Но в матушке определённо присутствует нечто странное… Не в этой галлюцинации, разумеется, а в неповторимом оригинале…
— А с чего это ты вдруг решил, будто бы все и у всех должно происходить ровно так же, как и у тебя. Думаешь, у Вселенной не бывает иных вариантов? — поинтересовалась она, услышав мои мысли.
— У нее…у тебя существует собственная петля, завязанная только и исключительно наэтоммире? — вслух размышлял я. — Но сама она не знает об этом, я прав?
— Бог его знает. — честно ответила она, зачерпывая очередную порцию йогурта. — Но попробуй заглянуть в прошлое. Там, возможно, найдется нечто, на основании чего будет возможно сделать определенный вывод.
— В чье прошлое? — не понял я.
— Она раз за разом возвращается в тот самый день… — напряженным голосом сообщила мне галлюцинация, добавив с сожалением. — Времени уже не осталось…
— В какой именно день? — тут же поинтересовался я, однако ответа на свой вопрос не получил, а моргнув, иллюзию на диване я уже не увидел.
Закусывать надо, Кайа! — посоветовал самому себе, пялясь на пустой диван. — Но в матушке, и правда, есть нечто этакое…
— С кем это ты там шепчешься, а? — услышал я голос Блумфельтда, заставивший меня обернуться.
Обернуться и…
Едва разглядев выражение его физиономии и не размышляя более ни мгновения, я, дернувшись от внезапного адреналинового выброса, метнулся к выходу из этого помещения…
Это бессмысленно, Кайа, дверь же заперта! Маленькая горничная, помнится, отпирала ее электронным ключом, а затем, когда она вышла, был явственно слышен звук запирающегося замочного механизма… — подумал я, стараясь оббежать Александра по такой траектории, чтобы он меня не перехватил.
Однако, даже до закрытой двери добраться у меня не получилось…
Александр Блумфельтд, с реакцией совершенно несвойственной для человека в состоянии сильного опьянения, совершил резкий рывок, схватив меня за руку, и, словно бы тряпичную куклу, с
Громко ойкнув оттого, что весьма болезненно ударился плечом об пол, я перевернулся на спину и отполз к бильярдному столу, упершись спиной в его массивную ножку.
Меня сейчас натурально парализовало от ужаса, и, будучи не в силах хотя бы просто пошевелиться, я неотрывно вглядывался в лицо идущего ко мне мужчины…
Александр Блумфельтд, пока я беззаботно болтал с воображаемой матушкой, дошел, кажется, до определенного рода кондиций, и теперь его физиономия стала, без малейшего преувеличения, маской зверя.
Это уже не человек…
Это уже лютый зверь, с напрочь отсутствующими «тормозами» и морально-нравственными ограничениями. Уверен, что профильные специалисты-психиатры, если бы этот Блумфельтд попал в их заботливые руки, написали бы в его медицинской карте нечто вроде: «Маньяк классический».
Впрочем, если рассказанное мне дамой Кристиной в «Госпоже Удаче» о некоторых увлечениях его родного батюшки, любезного Генриха Карловича, — не чистой воды вымысел, а хотя бы на сотую часть правда (доказательства чему я и ищу сегодня в Сетях этого Имения), то я совершенно не удивлен тому, что этот Блумфельтд — психопат-садист. Ибо, как говорится: «Осинка не родит апельсинку»…
Готов поставить свой самый последний рубль на то, что именно в подобном состоянии этот «знатный» выродок и терзает своих бессловесных жертв…
«Знатный» выродок…
И я почему-то абсолютно убежден в том, что в этом «прекрасном» обществе он отнюдь не единственный такой…
Тем временем потенциальный любовник встал аккурат передо мной и мне на глаза попалось…
Бляха-муха! Этот утырок, судя по тому как «кое-что» распирает его брюки, возбужден до самой крайности…
— Разденься. — ровным тоном, в котором, однако, слышалось безумное половое желание, охватившее его, велел мне Александр.
— За-а-ачем? — получилось не с первого раза, ибо от страха у меня перехватило дыхание, но я все-таки, хотя и заикаясь, сумел выдавить из себя этот вопрос, неотрывно при этом глядя на Блумфельтда.
— Вот сейчас, барышня Филатова, когда ты в таком ужасе…когда тебе столь страшно, ты по-настоящему мила и хороша. Наглость и самоуверенность тебе совершенно не к лицу, поверь мне на слово. — заявил он абсолютно трезвым голосом, после чего уселся на корточки и, погладив меня по щеке тыльной стороной ладони, ответил на мой вопрос. — Во-первых, как разумный и деловой человек, я желаю взглянуть на то, что именно моей Семье предлагают Филатовы. А также, я желаю убедиться в том, что Филатова Кайа Игоревна, то есть ты, не «ношенный тапок», ибо никто из этой Семьи вещами, бывшими в употреблении, не пользуется. Только не подумай дурного…