Кайсе
Шрифт:
Челеста смотрела на дверь, ведущую в помещение фирмы.
— Он может быть там, — заметила она. Затем после длительной паузы спросила: — Вы ничего не чувствуете такого, что бы подсказало нам, жив или нет Оками-сан?
Николас, заметив сильное напряжение в ее голосе, решил было солгать ей. Но что хорошего это могло дать? Он сказал:
— Думайте обо мне, как об охотнике. Иногда, когда дует благоприятный ветер и позволяют другие условия, я могу чувствовать наличие дичи еще до того, как увижу ее, во не каждый раз.
— Тогда, может быть, он уже мертв.
Изредка падали, кружась
Все это время Челеста не отрывала глаз от фасада торгового дома на другой стороне галереи.
— Пора посмотреть, что делается внутри, — предложил Николас.
— Я боюсь. У меня предчувствие, что там Оками-сан и что он мертв.
— Челеста, так или иначе, но мы должны это выяснить.
— Подождите минутку, ладно?
У нее на лице вновь появилось то отсутствующее выражение, которое он заметил раньше, когда ей показалось, что она увидела Мессу лете.
Она направилась в ближайшее бистро на углу галереи. Николас задумался о ее загадочной жизни. То, что она рассказала, произвело на него сильное впечатление, и, однако, совершенно неожиданно он почувствовал, что знает о ней так же мало, как и раньше. Это было очень странно.
Он раздумывал об исходящем от нее излучении, то притягивающем, то ускользающем, когда заметил, как она вышла из-под тента с боковой стороны бистро, шмыгнула в боковой выход, даже не посмотрев в его сторону.
Николас быстро пошел за ней следом. Она двигалась к выходу с площади через северную арку. Затем вдруг повернула налево и направилась в сторону улицы Франк-буржуа.
Было предобеденное время, и улицы становились все более оживленными. Челеста пошла быстрее. Потом, как прутик, захваченный потоком реки, она исчезла за углом. Николас побежал, так как почувствовал мглу, зловещий пульс безмолвного хора кокоро, монотонное пение, которое вызывает черную вибрацию, подобную отчаянному трепетанию мухи, попавшей в сеть паука, отражающей...
«Мессулете!» — пронеслось в его голове.
Николас бросился за угол, почти столкнулся с женщиной средних лет, несущей в руках сумки, наполненные продуктами. Он извинился и, не глядя на нее, побежал дальше.
Задыхаясь, он несся по улице, чувствуя, что Челеста приближается к враждебным излучениям. Он следовал за ней, руководствуясь своим внутренним глазом тандзяна, своим ощущением, применяя положения Тау-тау. Николас знал, что должен так поступить, чтобы спасти ее. Но он также знал, что, расширяя зону своей власти, он тем самым настораживает прячущееся от них существо.
Николас понимал, что он вступил в очень опасную игру. Он выступал раньше только против двух адептов тандзян и в обоих случаях был близок к тому, что его могли убить. Сейчас ситуация другая. Он затрагивал лишь власть Мессулете, но и в этом случае глубина неизвестного была подобна зияющей бездне, чьи размеры
Николас мог ощущать своего противника теперь более четко, и это чувство ритма, безмолвные удары по мембране кокоро, сердцу всего сущего, стали заполнять его сознание с ужасающей силой. Примитивный ритм, который является источником всего происходящего, привносит в физический мир из области сознания то, что другие, непосвященные, рассматривают как волшебство. Возбуждение кокоро приводило в движение всю систему, при помощи которой Тау-тау получало свою силу. Это возбуждение мембраны кокоро было актом, приводящим к сильному умственному истощению, и только теперь, когда он был так близок к адепту тандзян, Николас это понял, и кровь застыла в его жилах.
Когда он наконец увидел Челесту на дальнем углу запруженной людьми улицы, он догадался, почему этот адепт иной и так сильно опасен, — он мог бесконечно поддерживать биение кокоро, а не только возбуждать его время от времени, когда это ему понадобится. Это было участью тех, кто владел тандзян в меньшей степени.
Затем ужас от того, что он познал, улетучился. Николас почувствовал усиление напряжения в своем сознании, когда адепт увеличил темп ритма, увидел своим глазом тандзяна расширение Тау-тау, подобное жидкой тени, которая просачивается через все другие тени на улице незаметно для проходящих людей, для самой Челесты, неподвижно стоявшей на углу улицы. Ее голова поворачивалась из стороны в сторону, а глаза дико бегали во всех направлениях.
Николас бросился вперед, лавируя между недовольными пешеходами, задерживавшими его движение. Он заметил Мессулете и был поражен, так как не увидел того лица, которое ожидал. Это был другой Мессулете, не тот, которого он видел в Венеции.
Его путь стал еще более трудным, так как внезапно он натолкнулся на образовавшуюся пробку. Тротуар здесь был уже. Народ проходил по замазанным краской доскам, положенным над ямой, где рабочие ремонтировали газовую магистраль. Миновав ее, он почувствовал, что тень Тау-тау покинула свое укромное место, вспыхнула черным светом прямо в направлении Челесты. Для Николаса это представляло прямую угрозу. Он понял, что не настигнет Мессулете вовремя. Он уловил едкий запах серы, осознал, что никто другой вокруг него не смог бы распространять этот запах. Его психическое поле расширилось. Оно, подобно какому-то громадному зверю, обхватило Челесту как раз в тот момент, когда тень вала на нее. Ее сила пошатнула Челесту, сбросила ее с тротуара на дорогу, но защита Николаса устояла.
Давление, которое он испытывал в голове, так усилилось, что все стало представляться ему в искаженном виде. Все цвета радуги сливались в нечто подобное ореолу вокруг какого-то живого существа, попавшего в поле его зрения. Он почувствовал неприятное ощущение смещения в сторону, за пределы времени. Ему казалось, что он мог видеть себя борющимся с Мессулете.
Мессулете удвоил усилия, чтобы добраться до Челесты, разрушить ее душу своей внутренней силой. Николас сражался, делая все возможное для того, чтобы защитить ее. Избитый неизвестными силами, он чувствовал, как ветер свистит в его ушах. Он был слеп, без чувства времени, полностью внутри Аксхара.