Каюр
Шрифт:
Он обошел поочередно всех оживленных. Вадиму предложил обменяться телами. Войцеховскому с Вайсом руки пожал. Горыныча потрепал по каждой главе. Кощею сочувственно покивал и что-то шепнул на ухо.
– Что за бесов вселили в вас. Такой материал испортили, - сказал он.
Судя по реакции, не все его вниманием остались довольны. Да и Г., храбрясь, их заметно побаивался. Хотел бы я, будучи Торопецким, оказаться среди своих персонажей, попасть в руки к тварям своим? Очутиться среди своих изделий? Вряд ли. Всякие среди них. И даже у самого положительного найдутся претензии к автору. Да я и сам не вполне
– И все ж отдайте должное, господа, такого никому еще не удавалось. А Горыныч - это ж находка! Знаете, господа, творить надо так, как никто, кроме вас, не сумеет, и то, до чего никто не додумается. А не пользоваться штампами да шаблонами. Я теперь точно знаю, что для ваянья и живописи рожден, таково было начертанье судьбы. Да вот обстоятельства с направления сбили.
Ах, тов. генерал, как я его понимаю. Если прёшь поперёк судьбы, изменяешь своему гению, то такое вот Г. получается. И потом: его страсть все равно прорвалась, но в каких уродливых формах!
– Обрету бессмертие в живописи, а вы во мне, - продолжал бормотать Г., но уже не так бойко.
– Это будет моим воздаянием. Местью иль милостью - как решу. И это лучшее воздаяние, ибо все прочие - смерть.
– Уа-а-а!
– заверещал Кощей.
Кстати, знаю одного автора, который не только творческое, но и истинное бессмертие обрёл. И ни тому, ни другому не рад, кажется.
– Да заткнётся он, наконец?
– прорычал Вазелин.
– Нет-нет! Это любопытно!
– сказала Яга.
– Живописная месть... уж я вас изображу... уж я вас так попишу... оставлю... в веках... ославлю...
И снова умолк, к сожалению.
Тут со всех сторон посыпались обвинения. Я не успел фиксировать заявителей. Обвиняли в следующем.
– В злоупотреблении властью (Котляр). В генетическом моделировании (З. Горыныч). В содержании чмольного (Вазелин и Каспар). В присвоении каких-то метрик и чьих-то заслуг (Г., тенором). В избиеньи Яги (Яга). В нарушение закона о содержании чмо. В организации Матрёшки. В живописи. В принуждении к живописи. В криминальной деятельности. В убийствах, похищениях, кражах, захвате чужого имущества. В хитроумии. В сумасшествии. В связях с монахами. В незаконной коммерческой деятельности по изготовлению тел. В национал-социализме. В мечтательности. В глобальных планах по переустройству мира и переделе влияния. В мстительности и зависти. В тоталитаризме. В злоупотреблении злом. В создании марьяжных личностей. В попытке извлечения с того света умерших, то есть некромантии. В нарушении законов. В нарушении законов природы. И даже Викторович, сей покорный с виду слуга, мне показалось, что-то буркнул себе под нос насчет своих холуйских обид.
И все это вперемешку с воплями Каспара и Вазелина (Да найдите же пульт! Да кто-нибудь, почешите ж меня!).
Я вроде как обязан генералу существованием. Но с другой стороны (как Торопецкий) обижен на него за вероломство с болотным миксом. Да и у Алика обиды на него есть. Так что я тоже чуть было не присоединился к обвинителям.
– Но ведь это неправда, не правда ли?
– сказала Сусанна.
– Нет, это любопытно...
– пробормотал Гарт.
– Более, чем, - сказал Торопецкий.
– Особенно, насчет некромантии, - сказал Джякус.
– Как хотите, а я этому
– Живопись имеет место, - сказал Джус.
– Так может - и всё прочее есть?
– Насчет хитроумия... кхм..., - откашлялся Викторович.
Я промолчал.
Сусанна - опять она - сказала:
– Но ведь этого не может быть!
– Присоединяйся к нам, Гартамоша!
– громко сказал Каспар.
– Без тебя бестиарий не полный!
– Дурак! Сколько раз тебе говорить?
– сказала левая Горынычева голова.
– А я сколько раз тебе говорила?
– сказала правая, будучи, очевидно, женского полу.
– П...п..п...- затрясла собой средняя, но дальше у этой заики дело не пошло.
В отчаянии она сорвала с себя колпак и поникла. Или с нее сорвали - руками общего туловища. Смотря по тому, какая глава в этот момент главенствовала. Лишенная связи с конструктом, который сидел в сети, она безвольно свесилась и бессмысленно улыбалась.
Разительное отличие от Вадимовой ситуации! У того Гитлер всё более заявлял о своем присутствии. То есть, в результате какой-то остаточной инсталляции возникла прогрессирующая саморазвивающаяся система, вытеснившая первоначальную личность почти полностью. А Горынычева опустевшая голова (средняя) только гугукала да пускала слюни.
– Вот видишь к чему приводит расколпачивание, - сказал Войцеховский Вайсу
Оставшиеся головы переглянулись.
– О-о-о!
– простонал Кощей
Вадим сделал маленький зиг.
– Да будет славен Вавака во веки веков!
– вскричал Кушнер.
Такие дела. Представляете, каково мне было наблюдать это смешанное (и порядком смешное) общество. При моей-то смешливости.
Чем изощренней вербализация, там дальше автор от истины. Возможности непосредственного восприятия шире вербальных. При переводе действительности в словесность не обойтись без потерь (до 90%). Тем более при такой стремительности, с какой действие развивалось у нас.
– Ну, какие будут репрессии?
– подстегнула Яга.
Отдайте его нам в опустевшую голову, сказали Горынычи. Зафиксировать и зудом снабдить, сказал Ваз. Пусть будет памятник нерукотворный, добавил он от лица Пушкина. Сделать из него чмо на полусогнутых, сказал переменчивый Кушнер, пускай шестерит. И да будет славен Вавака во веки веков, на всякий случай добавил он. Пусть он на мне женится (Яга). И вернет мне мое лицо (Вадим). Отказать ему в живописи. И в фашизме, сказали Войцеховский и Вайс. Запытать его до смерти, сказал кто-то.
Не скажу, что бы мне это понравилось. Во-первых, почему за вожделенья души должно тело расплачиваться? Во-вторых: какое отношение мучимое тело имеет к программе конструкта? Да и сама программа как искупит грехи оригинала? Тем более, телом, которое вообще ни при чем? Программа как козел отпущения - это что-то новое в пенитенциарном творчестве.
Впрочем, к кому это относилось? К Гартамонову, к Г.? К карикатурному Гитлеру, которого он тоже представлял своим лицом?
Отрастить ему хвост или другое неудобство или непотребство, продолжали мучители. Закатать на двенадцать земных лет лунной каторги. Предлагали, к слову сказать, информационную изоляцию, а так же другие меры и методы - от наказания смехом до черного сглазу.