Кайвалья
Шрифт:
Мария видела это слишком явно – ей стоило только взглянуть на мужа, как невидимые отметины на нем начинали двигаться и рассказывать свои бесстыдные истории, располосовывающие сердце невидимой бритвой.
Она всегда могла видеть это. Поэтому и не вызывала скорую, несмотря на странные припадки сына.
Мария знала, что поедет завтра подавать документы на развод, потому что будет понедельник, а она всегда следовала правилу – начинать новое в понедельник. И завтра Андрей будет дома.
«Подам документы, а потом сяду на самолет и улечу недели на две, далеко-далеко чтобы подумать обо всем и побыть в одиночестве.
Нет, милый Ясон, ты не уговоришь меня изменить этот идеальный план. Я слишком долго терпела…»
***
Что-то мучило его. Подробности видений быстро забывались, он почти не помнил их, пока снова не оказывался «за чертой». Так он для себя называл это состояние, о котором некому было рассказать. Теперь кое-что осталось в памяти и мучило колючей соринкой, залетевшей в глаз. Только казалось, что все, вышло, но нет, снова колет и мерцает где-то за краем видимости. Он думал об этом пока не заболела голова. Наконец, когда Ясон забылся и, просто лежал, глядя в окно, ответ пришел – в этот раз там был кто-то еще. Этот кто-то стоял сзади и наблюдал, как Ясон, склоняется к телу матери. Он был уверен, что именно мать лежала на дороге окровавленная, в груде битого стекла. Ее светлые волосы, ее зеленое платье. И теперь он напряженно, но спокойно, с каким-то отупением ждал звонка.
К вечеру телефон брызнул нудной бренчащей мелодией. Все было ясно. Ему только хотелось взглянуть на лицо отца, когда тот услышит новость. Но он не двигался с места, впав в оцепенение и просто ждал.
– Кое-что случилось с твоей матерью, мне нужно поехать и посмотреть, – голос отца звучал растерянно. Он не заходил в комнату, говоря от двери. Ясон почувствовал, что в этом голосе спрятался тщательно скрываемый испуг и испуг этот был настоящий. Все-таки отец по-своему любил мать, подумал Ясон, но продолжил сидеть неподвижно. Только горячая слеза, прочертив по щеке влажную дорожку, скатилась куда-то в мрачную неизвестность.
***
Когда она села в машину, солнце больно резануло по глазам. Мария откинулась на сиденье, которое теперь, когда она замотала головой, пытаясь избавиться от неприятных мыслей, нежно гладило ее кожаной рукой подголовника. Что-то давило в голове, а в горле саднило. Она ощутила сильное беспокойство и не совладав с собой, почти не понимая, что делает, внезапно выскочила из машины и стала смотреть на дом.
Сделав пару шагов так, словно хотела вернуться, она снова застыла на месте.
«Заткнись пожалуйста и дай нам поговорить, дорогая. А еще лучше налей даме выпить». Говоря это, Андрей смотрел на нее шутливо, но что было еще больнее, безразлично, а его молодая спутница пьяно улыбалась пухлым ртом, по которому размазалась коричневая помада. Вульгарная девка в короткой юбке, которая казалось вот-вот треснет по швам и с большой грудью, призывно смотрящей из полупрозрачной блестящей майки, вызвала у Марии приступ тошноты. Сейчас она ругала себя за то, что ничего не сделала, не сказала, не ответила достойным образом. Почему не ответила? Слезы снова душили ее. Но она знала почему – из-за страха.
«К черту!», сказала Мария сама себе и решительно пошла к машине. Вытерев слезы, она надела черные очки и подключив айфон к аудиосистеме, врубила погромче любимых Radiohead.
Светлые
Солнце, казалось, светило все яростнее и жгло сетчатку даже сквозь затемненное стекло очков. На мгновение она отвлеклась от дороги, чтобы поставить «Creep» на повтор. И когда подняла глаза на дорогу, то увидела, что прямо на нее несется огромный грузовик. Мария со всей силы крутанула руль вправо и резко вдавила тормоз в пол, но ощутив громкий и сильный удар, полетела, разбрызгивая стекла и ломающуюся пластмассу сквозь лобовое стекло, прямо в зияющую темноту смерти…
2. Камера
Оцепенелая поза (руки обнимают ноги, а голова утыкается в колени) вдруг стала неудобна. Теперь шею ломило, руки затекли, а губы и рот пересохли.
Дрожащей рукой он взял стакан, который все еще стоял на тумбочке. Мысль о том, что эту воду наливала мама, заставила глаза защипать. Он выпил залпом, ощутив легкий привкус пыли.
Внезапно ему стало очень тесно в пространстве квартиры. Он как-то слабо соображал сколько времени. На всякий случай, осторожно прокрался мимо комнаты отца, скользя подушечками пальцев по выпуклым цветам на обоях, которые особенно нравились маме.
Наконец Ясон тихо выскользнул из квартиры и быстро сбежал вниз по лестнице. На улице стоял плотный, душный воздух, а в нос ударял дурманящий запах свежескошенной травы.
В золотисто-голубое небо над головой были вклеены розоватые облака, а чуть дальше, ближе к горизонту, перерезанная толстыми проводами, свисающими с вышек электропередач, возвышаясь над сухой стеной высокой пшенично-желтой травы, ползла грузная туча, синяя до черноты. Он быстро перебежал через перекресток. Светофоры исступленно мигали желтыми огнями, и серебристая машина чуть не придавила его, круто вывернув с поворота.
Водитель что-то прокричал в спину мальчику, который уже бежал дальше в парк, где за полосой робких, стыдливо жмущихся друг к другу деревьев, лежало небольшое желтое поле. А за ним укрывался в низине неширокий и вонючий канал, одетый в бетонные берега, с мутной, коричневой водой, заляпанной пятнами мазута.
Пот выступил на лице Ясона, снова сильно хотелось пить. Воздух, казалось, душил, а не утолял потребность в кислороде. Наконец, он остановился. Серые многоэтажные дома-близнецы остались далеко позади и мерцали теперь в горячей дымке где-то далеко за деревьями.
Эта часть парка была заброшена и раньше всегда обеспечивала надежное одиночество тому, кто решился забрести сюда. Он стоял и смотрел в небо, где чернота наливалась, вспухала и надвигалась все ближе и ближе. В глубине ее, короткими шоковыми разрядами поблескивали молнии. Ясон поднял руки вверх и закричал, глядя на тучу:
– Я больше не хочу этого видеть! Слышите? Не хочу! Заберите, оставьте это чертово будущее себе! Отвалите от меня!
Сейчас он был очень зол. Тело окончательно размялось во время бега и его раздирала энергия. Ясон бросился в вылинявше-желтую сухую траву, которая поднималась высоко над головой и стал остервенело ломать ее ногами и руками. Туча теперь была над головой мальчика и проглотила почти все небо за собой, размазавшись темно-синим, растеряв черноту, но не силу.